Эдвард Люттвак - Стратегия. Логика войны и мира

Все это означало, что у британцев нет реальной надежды избежать упадка по сравнению с Германией. Немецкое превосходство повсюду — от военной силы до культурной привлекательности — было только вопросом времени. Германскому военно-морскому флоту, возможно, понадобились бы десятилетия, чтобы достичь решающего преимущества — помимо многочисленных военных кораблей у Британии была еще глобальная сеть угольных станций для их бункеровки, — но во многих отраслях промышленности и в сфере культуры англичане уже почти проиграли. К 1900 году изучение самых различных предметов, от химии до греческой поэзии, требовало хорошего знания немецкого языка, а английский был необходим только… для английской литературы. Даже в области финансов быстро росшее поколение нового капитала более динамичной германской экономики превалировало над опытом и глобальными связями лондонских торговых банкиров и их системным преимуществом в виде владения фунтом стерлингов, ведущей мировой резервной валютой, и установления мировой цены золота посредством знаменитого «фиксинга». Семейство Варбургов из Гамбурга, казалось, предназначено судьбой для того, чтобы обойти Ротшильдов из Лондона, в то время как британские торговые банки уже превзошел «Дойче банк», ставший крупнейшим в мире к 1914 году.

По реалистическому прогнозу, в 1920 году Германия должна была обойти все более дряхлевшую Британию по всем направлениям, использовав выгоды от обладания самой передовой в мире промышленностью, лучшими университетами, богатейшими банками и самым гармоничным обществом, гарантированным от неурядиц хорошо развитым социальным государством.

Вместо этого к 1920 году Германия была побеждена и ослаблена разрухой. На протяжении следующей четверти века ее преследовали все более масштабные катастрофы. Казавшиеся такими реалистичными надежды 1890 года обернулись сплошным разочарованием. Конечно, британский правящий класс заплатил высокую цену за свою колоссальную победу, потеряв многих своих сыновей, но сумел предотвратить грозившее ему мрачное будущее и сохранить статус Великобритании как великой державы еще на многие десятилетия. Дело британцам облегчили немецкое высокомерие и стратегическая некомпетентность — частый спутник тактического гения. Начиная с кайзера Вильгельма II многие немцы были уверены в неизбежности своего быстрого взлета — тем не менее британские достижения тоже нельзя недооценивать.

В 1890 году Британия все еще вела ожесточенную борьбу за колонии с Францией в Африке и с Россией в Средней Азии — эти страны были врагами номер один и номер два. Это делало невозможным противодействие Германии, чья глобальная торговля находилась под защитой британского флота даже тогда, когда немцы готовились низвергнуть его с пьедестала первенства.

Однако в течение пятнадцати лет британцы смогли совершить коренную дипломатическую революцию, сделав все необходимые уступки Франции в вопросах прав на рыболовство в районе Ньюфаундленда, различных районов в Западной и Центральной Африке, пограничных районов королевства Сиам, мадагаскарской торговли и Новых Гебрид (Вануату). С Россией насчет Средней Азии также было достигнуто взаимопонимание, хотя большей проблемой было преодоление британской внутренней оппозиции, которая сопротивлялась любым связям с царской автократией.

В результате Германия очутилась перед возраставшей скоординированной мощью британской, французской и российской империй. На Дальнем Востоке русские неуклонно приближались к военному конфликту с Японией, но британцы уже упредили любой возможный германско-японский альянс своим собственным договором с Японией 1902 года — первым настоящим равноправным европейско-азиатским альянсом, закрепленным очень тесным военно-морским сотрудничеством [202]. Наконец, британцы удерживали свои многочисленные разногласия с США — и по Китаю тоже — под очень жестким контролем: их твердой дипломатической доктриной было сохранение хороших отношений с американцами любой ценой, с прицелом на «черный день».

У Германии остались скорее слабые, чем полезные союзники: Австро-Венгрия, имевшая свои сильные стороны (включая эффективный Адриатический флот), но безнадежно раздробленная соперничающими народностями; хилая Болгария, окруженная злейшими врагами; и Османская империя, где светские модернизаторы в конце концов не сумели преодолеть мощную реакционную исламскую основу страны и где национальности также могли быть легко оторваны друг от друга. Кроме того, любой союз с Турцией мог вызвать враждебность Италии — эти страны воевали друг с другом в 1911 году. На суше Италия не была полезным союзником, но она легко могла запечатать австрийский флот в верхней Адриатике, освободив британский флот от любой угрозы в Средиземноморье. Соответственно, Италия превратилась в еще одну точку приложения сил для терпеливой британской дипломатии, что увенчалось хорошими результатами в 1915 году.

Как только все союзники — реальные и потенциальные — заняли свои позиции на каждой из сторон, исход любой всеобщей войны между двумя блоками был абсолютно предопределен. К августу 1914 года, если не раньше, всякое компетентное германское правительство должно было осознать, что бесспорное тактическое и оперативное превосходство германской армии попросту несущественно. Британский, японский и французский флоты надежно контролировали весь мировой океан, так что даже если бы германская армия выиграла все битвы и завоевала территории на всех направлениях, Германия все равно подвергалась бы блокаде, будучи отрезана от важнейшего сырья и приговорена тем самым к медленному, но верному экономическому истощению — вне зависимости от того, прибыли бы или нет свежие американские войска для нанесения финального удара [203].

Тактика важна, но более высокое военное искусство оперативного уровня над ней доминирует; в свою очередь, уровень высокой стратегии с его географическим фактором доминирует над уровнем оперативным. Таким образом, 34 километра открытого моря между Англией и Францией и огромная глубина территории Китая и России могут нейтрализовать любого, даже самого динамичного агрессора [204]. Но окончательный исход войны определяется только на высшем уровне большой стратегии, в которой все военные факторы находятся под воздействием силы или слабости союзников, промышленного и общеэкономического потенциала, который может быть мобилизован государством, и, в первую очередь, степенью политической сплоченности и качеством лидерства. Под уровнем великой (большой) стратегии все победы и поражения на поле боя имеют лишь временное значение, и их результаты тоже могут оказаться местными и временными. Даже огромная мощь и упорство германской армии 1914 года, которые прорывались наверх с низких уровней стратегии до великой стратегии, не достигли ничего в конечном итоге, словно это была не лучшая, а худшая армия мира [205].