Эдвард Люттвак - Стратегия. Логика войны и мира

В годы «холодной войны» НАТО усматривало самую значительную для себя угрозу там, где ныне находится мирная Германия, расположенная в центре территории альянса. И точно так же, как южнокорейское правительство, НАТО было политически склонно к статичной обороне в географических обстоятельствах, которые гораздо более благоприятствовали эластичной обороне. В ретроспективном взгляде на стратегическую ситуацию на театре военных действий мы увидели бы, что восточные рубежи Федеративной Республики (Западной Германии) простираются от Балтийского побережья вплоть до Австрии. На протяжении примерно 625 миль граница шла вдоль Восточной Германии и Чехословакии, которые в то время были районами базирования Советской армии. Если бы, в случае мобилизации, подразделения бельгийской, британской, канадской, голландской, западногерманской и американской армий вышли бы из своих казарм и баз, чтобы занять отведенные им позиции, то «центральный фронт» НАТО обрел бы свой физический облик. Мы не увидели бы непрерывной линии, в которой подразделения стоят плечом к плечу друг с другом, — скорее это был бы ряд развернутых в боевом порядке людей, машин и вооружения в пределах полосы территории, идущей с севера на юг. По грубым оценкам, примерно треть натовских танков и мотострелковых формирований («силы прикрытия») выдвинулись бы на расстояние нескольких миль от границы, тогда как остальные войска оставались бы на некоторой дистанции — поглубже в тылу. Хотя фронт, удерживаемый силами прикрытия, не следовал бы за каждым изгибом границы, он все же растянулся бы примерно на 600 миль. Кроме того, равнинные участки границы с нейтральной Австрией также нужно было бы защитить, потому что советские войска, вторгнувшись из Венгрии, могли бы пройти по долине Дуная весьма быстро.

Теперь мы можем, наконец, опровергнуть предложение об использовании пехоты, вооруженной ПТУР. Учтя длину фронта, который надлежало бы защищать силам альянса, мы тут же поймем, что фронтальная оборона войсками ПТУР была бы очень слабой, даже если бы она была тщательно защищена преградами, находящимися под должным охранением. Ибо на этих узких участках фронта, где две стороны могли бы действительно сойтись в бою, советская боевая техника обладала бы огромным численным превосходством над пехотой с ПТУР, несмотря на то, что ракеты несравненно дешевле. В последние два десятилетия «холодной войны» дело обстояло так, что более 10 000 танков, еще большее число БМП, изрядное количество самоходной артиллерии и всевозможные подразделения поддержки могли атаковать из Восточной Германии и Чехословакии прямо с рубежа боевого развертывания, без перегруппировки, а куда более многочисленные войска пришли бы за ними из Польши и СССР [75]. Эту огромную массу машин было бы, конечно, невозможно распределить поровну с севера на юг на каждом участке фронта: она сосредоточивалась бы на четырех-пяти векторах наступления, каждый из которых продвигался бы на запад колонной такой ширины, которую могла позволить местность. Одни из них могли ограничиться проходом шириной не более узкой двухполосной дороги, тогда как другие могли наступать полосой, занимающей в ширину не менее десяти миль. Но даже если сложить все векторы и ширину каждой колонны, то получится, что советские бронетанковые войска все же атаковали бы суммарно на участке, занимавшем небольшую часть всего 600-мильного фронта. Таким образом, даже если были бы собраны многочисленные силы пехоты с ПТУР, насчитывающей десятки тысяч солдат, наступающая советская бронетехника без труда оказалась бы в численном превосходстве в любом боевом столкновении.

Поэтому арифметика истощения обеспечила бы альянсу несомненное поражение. Иначе и быть не может, если всю численность пехоты с ПТУР нужно распределить так, чтобы охватить всю границу, а вторгающиеся бронетанковые войска при этом атакуют сосредоточенными силами [76].

Конечно, пехоту, вооруженную ПТУР, тоже можно было бы сосредоточить — и на деле она могла бы, сосредоточившись, превзойти численностью вторгающиеся колонны, если бы была достаточно мобильной. Но это не удалось бы сделать, просто-напросто обеспечив пехоту с ПТУР колесными машинами, чтобы перевозить ее туда-сюда вдоль линии фронта по приграничным патрульным дорогам, потому что любое передвижение, совершающееся так близко к границе, стало бы слишком уязвимым для артиллерийского огня. Это можно было бы реализовать лишь одним способом: удерживая основную массу пехоты с ПТУР в ожидании на тыловых перекрестных дорогах, в готовности рвануться вперед на своих машинах, чтобы усилить участки фронта, подвергшиеся атаке. Не пригодная к движению по сельской местности и поэтому привязанная к дорогам, моторизованная пехота с ПТУР на марше была бы весьма уязвима для атак с воздуха и совершенно не способна двигаться вперед навстречу артиллерийскому огню, предшествующему каждой из наступающих колонн. Вертолеты могли бы обеспечить даже более быстрый ответ. Достаточное их количество могло бы позволить пехоте, вооруженной ПТУР, всякий раз превосходить в сосредоточении наступающие колонны, но это уже не та более дешевая альтернатива, которая предлагалась изначально, — да и зачем вообще перевозить пехоту с ПТУР, если у вертолетов могут быть свои ракеты, и они не нуждаются в пехотинцах для того, чтобы их запускать. В любом случае эти самые хрупкие из всех летательных устройств были бы крайне уязвимы для установок ПВО, сопровождающих бронетанковые войска, а также для ниспадающего занавеса упреждающего артиллерийского огня, неизбежного при широкомасштабном наступлении.

Поскольку колесные машины и сильно уязвимы, и привязаны к дорогам, а вертолеты столь же уязвимы и к тому же слишком дороги, только наземные машины, оснащенные надежной броней и способные передвигаться по бездорожью, могут под огнем обеспечить пехоте с ПТУР мобильность, чтобы дать ей возможность сосредоточиться и противостоять сосредоточенной атаке. Такие машины, бронированные и гусеничные, несомненно, могли бы доставить ракетные установки туда, где они понадобятся. Конечно, они повторяли бы собою нынешние боевые машины механизированной пехоты, в вооружение которых, разумеется, входят и противотанковые ракеты. И, если нужно разработать бронемашины, почему бы не вооружить их встроенными ракетными установками, которые можно использовать прямо с этих машин, без демонтажа? И, если в любом случае нужны машины со встроенными ракетными установками, зачем ограничиваться неуклюжими ракетными установками с низкой скоростью стрельбы? Ведь пушки по-прежнему превосходят их в противотанковом бою на ближних расстояниях. Если довести наши рассуждения до этого уровня, то изначальное предложение отпадает, превращаясь в простой вариант уже существующих моторизованных войск — или даже в воссоздание самого танка. Мы прошли полный круг, возвратившись к общепринятому решению: война бронетехники против бронетехники. Теперь мы можем признать, что сохранение бронетанковых войск — не просто результат институциональной заскорузлости, не просто сила традиции, не просто могущество окопавшейся бюрократии. Без надежно защищенной мобильности нет сосредоточения, а без сосредоточения нет силы.