Эдвард Люттвак - Стратегия. Логика войны и мира

Однако здесь стоит отметить одну существенную проблему: успех в наведении управляемого оружия точно на цель бесполезен, если цели выбраны неправильно. «Бомбежка по площадям» в том виде, в котором она практиковалась во Второй мировой войне, возможно, была зачастую неэффективной или даже контрпродуктивной, но зато не требовала специальных знаний или таланта при выборе целей — ведь списка городов противника с их географическими координатами было вполне достаточно. Но для того, чтобы победить врага ограниченной серией воздушных ударов высокой точности, необходимо очень тонко понимать механизм работы его гражданских и военных институтов, а это требует как проницательности, так и конкретной разведывательной информации. На этом пути нас подстерегает еще одна неизменная ловушка — воздушная война, как и любой другой вид войны, абсолютно не похожа на строительство моста. Ни одна река в природе не изменит умышленно свое русло, чтобы обойти опоры моста, но изменение ожидаемых маршрутов, равно как и прямое противодействие, являются неотъемлемой частью ведения войны. Воздушная война вполне может начаться с тщательно запланированной последовательности ударов точными видами оружия, но как только враг отреагирует, избранная последовательность действий, а также предпочтительные модели атаки или даже сами цели тоже должны меняться, чтобы не отстать от хода событий. Простое упорство в достижении поставленных целей является ключом к успеху во всем, кроме войны, где может победить только гибкое упорство.

Во многом благодаря тому, что воздушная война в Персидском заливе велась на основе толкового и проницательного плана [163], она решила исход всей кампании в целом и была признана крайне успешной. Тем не менее стоит признать, что воздушная война является переходным этапом, смесью, включающей в себя также и большое количество бомбардировок, проводимых в старом стиле, с их сомнительной эффективностью и отсутствием механизма реагирования на возможные изменения обстановки, с жестким следованием первоначальному плану.

Организационные нововведения не поспевали за прогрессом в деле создания новых авиационных боеприпасов и систем наблюдения, поэтому налицо была рутинная точность при поражении целей, но сильная неразбериха в определении этих самых целей. Причем речь шла не только о незначительных технических моментах. Способность надежно направить бомбу в зону радиусом в три фута от цели бесполезна, если нет достаточных сведений о месте этой цели в общей схеме положения дел у противника. Достигший высокого развития к концу Второй мировой войны «анализ уязвимости» стал впоследствии бесполезным и забытым искусством, так как пришествие способного уничтожить всё и вся ядерного оружия, вроде бы, сделало его ненужным. Но это не так в «постъядерном» настоящем, особенно сейчас, когда оружие может быть точно наведено даже на небольшие части небольших объектов (на воздуховоды бункеров, наружные аварийные генераторы и т. д.). До определенной степени анализ уязвимости является предметом инженерной науки, но в гораздо большей степени он остается искусством. Зачастую самую большую уязвимость представляют собой процессы в рамках конкретных структур, а не эти самые структуры как таковые, причем нередко скорее управленческие или бюрократические процессы, чем технические.

Но на первом плане все же стоят не технические мелочи, а сама стратегия воздушной войны. Даже при кампании с самым благоприятным соотношением сил те, кто ее планирует, все равно должны считаться с недостатком сил и средств — нельзя немедленно и одновременно атаковать все возможные цели. Некоторые цели, включая средства ПВО, естественно, имеют приоритетное значение. Другие — например, города — могут быть вообще не приняты во внимание как бесполезные или даже контрпродуктивные. Но между двумя этими полюсами и располагается множество целей. Стратеги воздушной войны должны решить, какие из них бомбить и в какой последовательности. Наука находит себе применение повсюду в сфере воздушной'-войны, но никакая научная теория не поможет при отборе и ранжировании целей, а от этого зависит успех бомбардировок в целом. Нет другого выхода, кроме как глубокое изучение страны-мишени с ее политической культурой, руководством, всеми ее известными целями в данном конфликте, с сильными и слабыми сторонами ее вооруженных сил и их методами ведения войны на каждом уровне стратегии. Все эти сведения (а на деле их еще больше) необходимы для того, чтобы построить «анатомическую карту», которая выявила бы ключевые элементы организации врага как операционной системы, или скорее как комбинации операционных систем. Но как только бомбардировка начнется, «операционная система» врага станет меняться именно вследствие самих бомбежек, поскольку будут предприняты попытки обойти уже видимое воздействие бомбардировок, а также то воздействие, которое противник предвидит в дальнейшем, вне зависимости от того, верны ли эти прогнозы. Таким образом, нас поджидает уже известный парадокс: именно в той же самой степени, в которой наша «анатомическая карта» окажется верна, а бомбежки — эффективны, будет меняться и довоенное планирование, ведь враг станет реагировать на наши действия. Особая опасность кроется в ободряющем зрелище пассивности противника: бомбардировки могут быть удивительно точными, но все же неэффективными с точки зрения лидеров противника. Ни Саддам Хусейн во время войны в Персидском заливе 1991 года, ни Слободан Милошевич во время войны в Косове в 1999-м не были особенно озабочены тем, как им реагировать на воздушную войну, ведущуюся против их режимов. Возможно, оба они даже усматривали в разрушениях пользу — или, по крайней мере, считали их воздействие нейтральным с точки зрения сохранения своей власти. И оба впоследствии все-таки остались у власти.

Поскольку постоянная эффективность воздушной войны требует постоянного обновления списка целей, то любое промедление между ударами с воздуха и поступлением сведений о степени причиненного этими ударами ущерба может нанести вред. Наделе самая серьезная организационная слабость, которую выявила война в Персидском заливе, состояла именно в сборе, анализе, оценке и распространении информации о нанесенном бомбежками ущербе [164]. Причем данный недостаток не исправила и война в Косове, прежде всего из-за нехватки самолетов, ведущих аэрофотосъемки: летчики, похоже, всегда предпочитают закупить еще один истребитель вместо самолета для аэрофотосъемки, еще один пилотируемый самолет вместо дюжины беспилотных разведывательных летательных аппаратов. США с большой неохотой закупили у Израиля всего лишь несколько таких аппаратов, которые оказались очень полезны во время войны в Персидском заливе. Но за все последующее время, до войны в Косове, Соединенные Штаты почти не покупали подобной техники, поэтому к моменту начала этой кампании в наличии оказались только два больших беспилотных аппарата. В результате затруднилось осуществление необходимых и своевременных изменений в планах воздушной войны. Также ему препятствовали и негибкие структуры командования операцией, и ненужное дублирование ударов по уже разрушенным целям, и неспособность снова атаковать не до конца уничтоженные объекты. Именно поэтому даже лучшее оружие ВВС, которое способно с вероятностью 85 % поразить цель, никогда не будет в реальности достигать этого уровня эффективности в оперативном смысле — при поражении действительно необходимых целей.