Дмитрий Азов - В строю — сыновья

Молчание осторожно прервал Виктор:

— Товарищ старшина, расскажите о последнем бое. Самом последнем.

— Юго-западнее Шяуляя было это, — сказал старшина. — Бои там разгорелись тяжелые. Много вражеских атак отбили мы тогда, много товарищей боевых потеряли. Поздно вечером после очередной атаки фашистов с парторгами рот говорил командир батальона:

— Ожидается новое наступление противника, возможно сильное.

И действительно. На следующее утро враг снова перешел в контратаку. Ветер относил серую пыль, поднимаемую вдали танками. Нас тогда всех собрали на передний край — и писарей полковых и пекарей. Стою в окопе рядом с Евтеем Моисеевичем.

— Не пройдешь, — шепчут его губы. — До последней гранаты…

Танки были еще далеко, когда перед бруствером разорвался снаряд.

— О-о-х! — тяжело вздохнул Гончаренко.

— Ранен? — подбежал к нему Евтей Моисеевич.

— Кажется, — отвечает, а лицо у парня сразу осунулось, побелело.

— Придется эвакуировать тебя, — сказал Гребенюк, осмотрев и обвязав рану.

— Подождем немного… После, — ответил сержант Гончаренко и с беспокойством посмотрел вперед. Танки были уже близко.

— Стреляй! — крикнул Евтей.

Ружье подпрыгнуло на земле от выстрела. Первая пуля угодила как раз в уязвимое место машины. Танк остановился. Но ведь их было не меньше двадцати. Остальные по-прежнему шли на позицию. Скоро их можно будет бить гранатами. А пока… Пока Гончаренко не теряется. Он подбил уже другой танк. Вторая пуля резанула по руке, словно огнем обожгла.

Четвертая рота по-прежнему стояла насмерть. Уже несколько танков пылало на поле боя. Но остервенелый враг словно не обращал на них внимания. Он лез и лез. И когда танки приблизились к самым окопам, кое-кто не выдержал.

— Не справимся, в траншею ложиться надо, — услышал Гребенюк чей-то голос и тут же крикнул:

— Ложиться? Нет!

И кинул под брюхо ближайшего танка связку гранат. Машина замерла. Из-за нее показалась вторая. И здесь случилось то, что до глубины души потрясло воинов. Поднялся Евтей Гребенюк из траншеи и бросился навстречу стальной громаде. В руках его были зажаты последние гранаты.

Раздался оглушительный взрыв. Перебитая гусеница с грохотом скатилась на землю. Остальные танки повернули назад. Смертоносный огонь гвардейцев был местью врагу за гибель парторга…

А потом с непокрытыми головами, сжимая в руках пилотки, стояли бойцы. Стояли неподвижно. Вокруг дымились фашистские танки. Густые шлейфы тянулись к солнцу, бледным пятном застывшему в облаках. Ветер гонял по полю пожелтевшую листву.

Клонилась к земле побуревшая трава, местами изрезанная узорчатыми следами боевых машин. Около одной из них, отмеченной черной паучьей свастикой, и стояли бойцы в глубоком безмолвии.

— Прощай, друг наш, — командир роты наклонился, взял полевую сумку парторга, вынул бумажку. Это было неотправленное письмо…

Солдаты вплотную приблизились к Гаврилову. Среди них немало таких, которые знают об отцах лишь по фотографиям да воспоминаниям матерей. Рассказ об Евтее Моисеевиче они восприняли как повествование о своих отцах.

— Особенно любил повторять Евтей Моисеевич: «Сто лет проживу, а все буду должником себя перед страной чувствовать». — Старшина поднялся решительно, отряхнулся: — Пойду, есть дела в штабе.

Молча встали воины, пошли к палаткам. Виктор Гребенюк остался на берегу. Внизу, под обрывом, шумела река, и, вторя ей, лес пел свою нескончаемую песню. Рассказ старшины встревожил Виктора. «Трудно, очень трудно служить в части, где свято берегут память об отце, — думал солдат. — О нем здесь все напоминает. Кажется, что он живой, стоит с тобой рядом. И в то же время нет его».

Кто-то положил Виктору руку на плечо. Он, вздрогнув, повернулся. Рядом стоял Владимир Байков:

— О чем задумался, детина?

— Да так, — неопределенно ответил Гребенюк. — А ты откуда заявился?

— Будто не знаешь! Со стадиона, тренировался. Кстати, и тебе не мешало там появиться. Скоро кросс. Не отстал бы.

— Невелика нагрузка. Выдержу.

— Смотри, Витя, — Байков укоризненно покачал головой. — Без тренировки — беда.

Опасения Владимира оказались не напрасными. Дня через два взвод в походной колонне стоял на старте. Прозвучало короткое, словно выстрел:

— Вперед!

Сначала Виктор не замечал усталости. Он бодро бежал по лесной дороге. Стройные сосны с золотистыми стволами приветливо махали ему густыми вершинами, а легкий ветерок, словно бархат, гладил разгоряченное лицо.

Но на втором километре все пошло иначе. Солдат почувствовал резкую боль в левом боку. Трудней стало дышать, будто на грудь навалился тяжелый груз. Загудели от боли и перестали слушаться ноги. А ветер здесь, на пустыре, уже не казался таким ласковым. Сердито бросал он в глаза колючий песок.

И Виктор не выдержал. Задыхаясь, остановился, сошел с дистанции.

— Рядовой Гребенюк, не отставать! — услышал он за спиной знакомый голос командира, замыкавшего взводную колонну.

Виктор попытался было догнать товарищей. Он сделал еще несколько неровных, неуверенных шагов, но так и не смог побороть усталость. Медленно, невесело пошел вперед, туда, где белели лагерные палатки. К финишу подходил с тревожной думой: как встретят?

Но воины будто не заметили Виктора и, казалось, не обиделись на него. А Семенов сказал:

— Тебе, Витя, простительно. Ты теперь шофер, а шоферу ноги не нужны.

Это еще больше огорчило Виктора. Из-под темных бровей он хмуро посмотрел на товарища, коротко бросил:

— В адвокатах не нуждаюсь.

— Вот колючка! — обиделся рядовой Семенов.

— Зачем человека с пути сбиваешь? — вмешался в разговор Байков и, обратившись к Виктору, продолжил: — Не надо было сразу брать очень высокий темп. Нужно постепенно наращивать скорость. И потом — побольше воли к победе. Ведь и у самых опытных легкоатлетов во время бега наступает вот такой критический момент, как и у тебя. Кажется, нет сил бороться. Хоть на дорогу ложись. Но ты не сдавайся, не останавливайся. И тогда придет так называемое второе дыхание. Словно на крыльях полетишь.

— Впрочем, — перебил Байкова командир взвода, — и в жизни бывают такие минуты. Иной человек встретил преграду на своем пути — и остановился или в сторону сошел. А другой упрямо, не боясь усталости, идет навстречу трудности и, победив ее, становится еще сильнее.

— Не выполню я, наверно, обязательство. Расхвастался, обещал разряд получить. Не вышло, — уныло проговорил Гребенюк.

— Выйдет, Витя, выйдет, — уверенно произнес Владимир. — Советую завтра же записаться в секцию. Все будет хорошо. Помнишь, каким беспомощным был ты на турнике, а теперь — другое дело. Одолеешь и кроссы. Я помогу.