Матвей Любавский - Русская колонизация

Монастырская колонизация северных пространств совершалась в тех же двух направлениях, в каких совершалась и колонизация княжеская и земская, т. е. одно движение шло из Новгородской земли, другое из Ростово-Суздальской, и оба они сходились в Вологодском крае. Старые монастыри при этом служили как бы рассадниками новых, ибо основатели монастырей обыкновенно начинали свое подвижничество в уже существовавших обителях и потом уже удалялись из них в пустыню и основывали там свои обители.

Так, в первой половине XIV в. возник монастырь на острове Ладожского озера – Валаам. Этот монастырь был, в свою очередь, рассадником двенадцати новых обителей, в том числе и Соловецкой. Старец Савватий, подвизавшийся на Валааме, узнал там об удобствах Соловецкого острова для отшельнической жизни и решился удалиться туда. На своем пути он встретил другого отшельника, Германа, подвизавшегося на Выге, который последовал за ним. Савватий и Герман положили начало Соловецкой обители (1429 г.). По смерти Савватия сюда пришел старец Зосима из Палеостровского монастыря. После этого стали собираться сюда и другие подвижники, и было устроено общежитие. Зосима хлопотал о своем монастыре в Новгороде, и уже при Марфе-Посаднице весь остров был отдан в распоряжение новой обители. Она, в свою очередь, сделалась рассадником других обителей на севере. Из нее, между прочим, вышел просветитель лопарей св. Феодорит, вместе со св. Трифоном основавший Троицкую Печенгскую обитель. Палеостровский монастырь, из которого вышел св. Зосима, был основан также в XIV в. св. Корнелием на острове Онежского озера Палье.

Монах новгородского Лисичьего монастыря Арсений, долго странствовавший по северу России, побывавший на Афоне и Валааме, основал скит на Коневском острове Ладожского озера, который в конце XIV в. превратился в монастырь. Из Псковского Крынецкого монастыря вышел св. Нил Столбенский, основавший пустынь на озере Селигере около 1518 г.

Я привожу эти указания только для примера, касаясь наиболее известных монастырей и притом таких, которые расширяли пределы новгородской оседлости. Число монастырей, отделившихся от старых монастырей в пустынные местности внутри новгородских владений, громадно и не может служить предметом обозрения на наших лекциях.

Другое движение монастырской колонизации, как я сказал, направлялось в Северный край из Ростово-Суздальской земли. Древнейшими этапными пунктами в этом движении были монастыри Усть-Шехонский, основанный в 1251 г. князем Глебом Васильковичем Белозерским, и Спасо-Каменный на Кубенском озере, возникший при содействии того же князя.

Последний монастырь сделался рассадником множества монастырей на севере. В XIV в. при Дмитрии Донском игуменом Спасо-Каменного монастыря сделался Дионисий Святогорец, который ввел в нем строгий Афонский устав. Это обстоятельство привлекло к нему множество учеников, из которых многие сделались основателями новых монастырей. Таковы были, например, св. Александр, основавший Успенский монастырь на р. Куште в 4 верстах к юго-востоку от Кубенского озера, и св. Дионисий Глушицкий, основатель обители на р. Глушицек востоку от Кубенского озера. Житие Дионисия Глушицкого живо рисует тип этих пионеров монастырской колонизации, и потому я позволю себе привести из него некоторые характерные подробности.

Уроженец Вологодского края, преподобный Дионисий принял пострижение в Спасо-Каменном монастыре и жил там некоторое время. Ему наскучила шумная жизнь людного монастыря, и вот он вместе с братом Пахомием обходит «места многи, ища покой обрести». На восточном берегу Кубенского озера они нашли запустелый монастырь на св. Луке, поставили себе келью и построили церковь; затем с благословения ростовского епископа освятили ее. Но и тут Дионисий не нашел желанного покоя: брат его, Пахомий, «зря его начасте молящегося и видя труды его и подвизи, начася его срамляти и удалитися», т. е. стал стыдиться его и избегать. Какой-то христолюбец сообщил Дионисию о том, что в 15 верстах от озера есть «безмолвно место и зело подобно к составлению монастыря». Тогда Дионисий оставил брата Пахомия и другого, присоединившегося к ним в монастыре на св. Луке, а сам ушел на указанное место по р. Глушице. Он поставил себе келью и начал свое безмолвное житие.

Полное безмолвие, однако, скоро прискучило ему, и когда к нему зашел какой-то старец, он обрадовался и умолил его пребывать с ним. «Потом же нача приходити овогда един иногда два и трие». Когда братии набралось достаточно, приступлено было к устройству монастыря. Усилий братии, однако, оказалось недостаточно, и потому преподобный послал к князю Димитрию, владевшему этими местами, с просьбой прислать людей для расчистки леса. Посланные князем делатели «древие истребиша и огню предаша и место расчистиша, елико довольно на создание монастыря». После этого отшельники построили себе маленькие кельи, трапезную и церковь. Так создана была новая обитель, в которой преподобный ввел общежительный устав – «никому же каковые-либо потребы держати и ничто же звати свое, но вся обща». Число братии стало быстро возрастать, так что понадобилось выстроить новую церковь. Малая обитель превратилась в большую, так что преподобный организовал монастырские службы, поставил «кого в пономарха, кого в хлебнице, кого в поварнице» и т. д. Это многолюдство, однако, не по душе было преподобному, так как много приходило к нему людей «безмолвние преступающе». Поэтому он тайно ушел из устроенной им обители и устроился в пустыне на юге от большой лавры. «Проходя блата и дебри непроходны», Дионисий в четырех верстах от своего монастыря на берегу той же Глушицы нашел место «зело красно и превыше иных мест». Это место от громадной сосны, которая росла тут, названо Сосновица. «Округ же места того ину бе блата и дебри, места непроходны». Дионисий устроился там на жительство, поставил церковь и перевел из прежнего монастыря несколько братьев, которые должны были «всяко требование примати от болыпия лавры». Около лавры «по времени некоим» увеличилось население, и преподобный Дионисий, по просьбе жителей, создал церковь во имя св. Леонтия Ростовского, в двух верстах от монастыря и устроил при этой церкви «инокыням пребывание», над ними игуменом он поставил одного мужа «говеина и сединами честра». Так возник еще новый монастырь, уже женский. Увеличение окрестного, внемонастырского населения побудило Дионисия создать еще две церкви. Так возникла на р. Глушице и в ее окрестностях целая монастырская колония.

Приведенные данные живо изображают нам тип пионера и движение монастырской колонизации. Шумная жизнь многолюдного монастыря заставляет монаха отойти в пустыню для покоя и безмолвия. Но полное уединение скоро становится тягостным для отшельника. С другой стороны, и пустыня оказывается не совсем безлюдной: в ней скитаются другие такие же отшельники. Скоро завязывается знакомство и устанавливается совместное житие. Отшельники строят себе келью и церковь. Так возникает новый монастырь, который привлекает к себе братию и скоро превращается в людную обитель. Основатель не мешает приросту братии, так как это несогласно с монастырскими обычаями и христианскими чувствами. Но скоро многолюдство начинает их тяготить, и они – иногда тайно от братии – уходят из основанного ими монастыря, поселяются где-нибудь в пустыне. Их новое местожительство скоро превращается в новый монастырь и т. д., и т. д. Весьма возможно, что в этих случаях действовала иногда любовь к новому делу, строительская и организаторская страсть, столь свойственная некоторым натурам, которые не удовлетворяются монотонностью жизни и деятельностью, уже вошедшей в повседневную, обычную колею. Как бы то ни было, но весьма характерным является обилие людей, пристраивающихся на жительство к отшельникам-пионерам и составляющих многочисленные монастыри и монастырики. Очевидно, в обществе было много людей, почему-либо отбившихся от обычных занятий и форм сожительства, и монастыри были, так сказать, кристаллами, в которых осаждалась бродящая часть народной массы. В этом отношении монастырское сожительство было формой общественной организации, близкой к казачеству. Монастырь и казацкая ватага-артель поглощали более или менее однородный социальный материал. Подбор совершался только на почве нравственных свойств отдельных индивидуумов. В монастырь шли люди более религиозные, с большими мирными наклонностями, наконец, более трусливые, чем в казачество. Кроме того, казачество не могло поглощать в себе женский элемент, который и достался поэтому исключительно на долю монастырей.