Коллектив авторов - Сравнительное богословие. Книга 6

Трудно не увидеть в светском подходе к символике, выражающей высшую китайскую мудрость, явное противоречие с высшей мистико-«философской» традицией. Но китайская цивилизация такова, что её жители, не посвящённые в высшие тайны даосов, будучи в своём большинстве ещё недавно неграмотными — в большей мере следовали светской традиции (как поддержке власти императоров — « Сынов Неба »), одновременно поддерживая в своей простонародной среде особые мистические представления, основанные на высшем даосском смысле обретения бессмертия, но адаптированные к мере понимания толпы.

Простонародный контур вынужден был подстраиваться под светский (либо ему помогли подстроиться) так, что его мистика и теоретизирование как бы были основаны на высшем «философском» контуре «бессмертия», но в то же время — они обслуживают интересы государственного толпо-«элитаризма»: это тема отдельного рассмотрения, к которой мы вернёмся чуть ниже. Простонародный контур является производным в первую очередьот имперского светского понимания символики и связанной с этим религиозной традиции — «гармоничного» чередования хаоса-порядка — вытекающей из связки светской политической традиции (где доминирует конфуцианство) с древней даосской «философией». О противоречии двух традиций ( светско-религиозной и «философской» ) интересно и весьма точно пишет А.А.Маслов (выделения и сноски наши):

« Инь— это очевидный первозданный хаос, это обращение человека к самому истоку (точнее, до-истоку) собственного возникновения. Хаос в даосской мысли, равно как и во всех мистических школах, носит позитивно-креативный [709]характер, поскольку символизирует нерасчлененность и единство мира. Он — знак не столько рождения мира, сколько потенциально заложенной в нем возможности рождения чего угодно без четкого определения его сути. Это возможность всего и потенция ко всему [710]в ее абсолютной аморфности и неопределенности. Его метафорой выступают понятия «изначальный ком», «гулкая пустота пещеры», «беспредельное» (у-и, зи), «прежденебесное» (сянъ тянь). Это та обитель, не имеющая форм и границ, где слиты воедино знание и незнание, рождение и смерть, бытие и небытие.

Вся имперская культура — воплощенное ян — противостоит символике «изначального кома». Она призвана разделять и «раздавать имена», и почти параноидальная тяга китайских древних мудрецов и современных политиков к упорядочиванию и созданию четких ценностных иерархий есть не более чем попытка воплотить принцип превалирования ян над инь . [711] Одновременно это и принцип светской культуры — здесь ян главенствует над инь, в то время как в мистической парадигме инь является единственно возможным исходом противостояния и взаимодополнения инь и ян».

Упорядочивание первозданного хаоса связано в первую очередь с созданием китайской культуры. Напомним, что китайская культура состоит из трёх религиозно-политических составляющих: конфуцианство, даосизм и присоединившийся к ним позже буддизм . Но главная религиозная мистика китайцев отдаёт предпочтение первозданному хаосу, рассматривая «поднебесную» упорядоченность как искажение (лживость) первозданной гармонии. Это видно и по текстам Дао-Дэ-Цзина (перевод В.Перелешина. Рио де Жанейро, 1971 г.):

В условиях «господства» конфуцианства в процессе «упорядочивания хаоса» (государственного строительства и соответствующей ему политики) простонародный даосизм— «низший» пласт религиозного сознания — оставался верен даосской традиции бессмертия. В то же время, будучи подневольными людьми, простонародные массы признавали государственные законы, «упорядочивающие» все сферы жизни китайского общества и, будучи даосами по убеждению, не были посвящены в высшую мистику даосской «философии». Религиозная жизнь простонародного даосизма курировалась «низшим» даосским духовенством, которое само если и было посвящено в высшую мистику даосской «философии», то вынуждено было адаптировать последнюю к мере понимания простонародья.

Высший «философский» уровень даосизма с самого начала развития китайской государственности стал достоянием имперской «элиты», которая желала обретения бессмертия и «пользовалась» услугами даосских мудрецов, хранивших закрытую традицию, в которой идеальным считалось начало Инь . В то же время императоры и высшая «элита» проповедовали государственно-политический имперский «элитаризм» и в разной мере поддерживали культ порядка, выраженный началом Ян . Мера убеждённости имперской «элиты» в этой поддержке высшего даосизма была разной в разные времена и при разных династиях.

В средневековом Китае простонародный пласт даосизма оставался едва ли не единственной доступной сферой существования даосизма в Поднебесной. От него отвернулись образованные конфуцианцы, чьи социально-политические взгляды считались официальной идеологией власти, а впоследствии и буддисты, которые рассматривали простонародный буддизм как «языческие» пережитки архаических верований . Связь «высшего» и «простонародного» пластов даосизма была и до средневековья весьма своеобразной и неоднозначной, а в средневековые времена (самое позднее) она оказалась во многом утраченной. Простонародный даосизм весьма широко распространился на подневольные «низы» и стал «религией китайского народа», а высший «философский» даосизм в некоторых случаях остался при дворе и/либо сохранялся в преемственности некоторых китайских мудрецов.

Зачастую представители низшего даосского духовенства, занимавшиеся лечением, гаданием, составлением гороскопов и т. п. «науками» — производными от высшей «философии» бессмертия — просто эксплуатировали авторитет даосизма как религии обретения бессмертия для привлечения внимания верующих простолюдинов к своей профессиональной деятельности, от которой они кормились. При этом деятельность многих представителей низшего духовенства не имела никакого отношения к высшей цели даосизма. В то же время нельзя не признать, что огромный отряд целителей, предсказателей и заклинателей (низшего простонародного духовенства) добился небывалой популяризации идей даосизма во всех слоях китайского общества. Но простонародный вид даосизма утратил чистоту восприятия первоидей, которые мы рассматривали как высший «философский» контур.