Олесь Бузина - Утешение историей

Широкую натуру Нестора Ивановича вообще возмущала тотальная «украинизация». Соответствующий эпизод имеется в его воспоминаниях. На железной дороге в 1918 году Махно столкнулся с чиновником, требовавшим, чтобы с ним отныне разговаривали только на «державной». Великий украинский анархист тут же возмутился. Мол, кто смеёт мне указывать, на каком языке говорить? Я — Махно! А ты кто? Сильная личность вступила в конфликт с государством. И победила. Вполне в духе анархистской теории. Но на практике.

Примечательно, как Махно стал первым номером среди повстанцев — добился места лидера. До поры до времени он был просто рядовым бойцом в банде матроса Щуся. Ничем себя не проявлявшим. Так продолжалось до того момента, когда австрияки (а это была их зона оккупации) не загнали летом 1918 года щусевцев в какой-то лес. По воспоминаниям будущего начальника штаба махновской армии Белаша, яркий демонстративный Щусь внезапно пал духом и собрался отсидеться в этой чащобе. Зато Махно буквально встал на дыбы и призвал всех идти на прорыв. Тогда повстанцы и заявили: «Отныне будь нашим батьком, веди, КУДА ЗНАЕШЬ!»

Прорыв удался. Щусевцы стали махновцами.

В этом отрывке из воспоминаний Белаша — вся суть тайны лидерства. Веди, куда знаешь. Сними с нас ответственность. Ты — решительный. Тебе и решать. Какой бы физической силы и ума ни был самец, а если нет в нем решительности, тащиться ему вечно на вторых и третьих ролях. И будет верховодить им волосатая обезьяна, вроде того же Нестора. Ничем, вроде бы, не примечательная. Не отдающая ни журналов, ни часов.

Анархия начинается, когда в стране исчезает лидер. Вдруг, словно ниоткуда, выпрыгивают десятки маленьких вождей и вождишек. Атаманы рождаются, как грибы после дождя. Щуси и Григорьевы, Волохи и Ангелы, Зеленые и Маруськи. Петлюра с его претензией быть «головным атаманом».

И белые генералы той эпохи неуловимо смахивают на атаманов. Шкуро и Слащев — тоже атаманы. Только с широкими золотыми погонами на плечах и двойными лампасами на бриджах. Меньше всего они напоминают чинных кабинетных «их превосходительств» дореволюционного царского времени. Их тоже родила революция, хоть они и контрреволюционеры. На предводителя банды взломщиков похож в своей кепке Ленин. Еврейско-кавказской мафией шагают за ним с фомками и револьверами Троцкий-Бронштейн, Яша Свердлов и Сталин с подельником Орджоникидзе. Пацаны на дело идут — брать Госбанк. И взяли же! Только потом передрались насмерть, когда добычу делить стали.

Параллели улавливаете? Если улавливаете, то знаете и продолжение. Всякая анархия непременно заканчивается диктатурой. На то она и мать ПОРЯДКА.

9 августа 2014 г.

Во время Гражданской войны писатели отступали от нее без боя.

«Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо!» — написал как-то Владимир Маяковский. Мало ли, что ты хочешь, думалось мне. Штык — это штык. Настоящее оружие, хоть и холодное. А перо… Конечно, им тоже можно вызвать помрачение в мозгах. Но убить насмерть — нереально. Сам Владимир Маяковский, кстати, во время Гражданской войны на фронт не торопился. Несмотря на весь революционный пафос, внезапно вспыхнувший в нем, остался в тылу. Весело проводил время в Петрограде и Москве, работал в агитационных органах, выпуская так называемые «Окна сатиры РОСТа».

Маяковский и Лиля Брик в 1918 г. По шикарному виду этой пары, даже не скажешь, что в стране война.

Это была серия плакатов, которые, по заказу Совнаркома, штамповало Российское телеграфное агентство (РОСТ). Изображения карикатурных царских генералов, купцов и помещиков в эпоху военного коммунизма выставляли в витринах опустевших гастрономов вместо колбасы. Пищей «духовной» большевики пытались заменить обычные продукты, напрочь исчезнувшие во время революции. Мол, жрите ЭТИХ. Они — предшественники — во всем виноваты. Надписи на плакатах взывали к самым основным инстинктам: «Хочешь есть? Хочешь пить? Спеши в ударную группу образцового труда вступить». И кусок хлеба — для наглядности.

Так как Маяковский хотел и есть, и пить, то подобных произведений искусства нарисовал он немало. Работа давала паек, уважение у руководящих товарищей и возможность крутить роман с Лилей Брик — замужней дамой, муж которой Ося Брик весьма спокойно смотрел на свободное поведение супруги. Как сказали бы мы сегодня, всю Гражданскую войну Маяковский проработал в тылу пиарщиком. Несмотря на тяготы военного времени, вместе с Лилей он даже успел сняться в фильме «Девушка и хулиган».

Потом война кончилась. Лиля увлеклась Абрамом Моисеевичем Краснощековым родом из Чернобыля под Киевом. Как утверждают литературоведы, это был «серьезный роман», в чем я даже не собираюсь сомневаться. Ведь Абрам Моисеевич служил у большевиков председателем правления Промбанка СССР! Тут и валюта, и командировки за границу. Хорошая ответственная должность! Куда было соперничать с таким ЧЕЛОВЕКОМ бедному поэту?

Не война, а мир стал тяжелым испытанием для Маяковского. Во время Гражданской он знал, что делать — жить великой идеей. Пропагандировать ее. Теперь же приходилось доказывать всем, что он лучший поэт революционной эпохи. Да еще и «любовная лодка разбилась о быт»… Об этого самого товарища Краснощекова, в фамилии которого красный цвет пролетарского флага удивительнейшим образом переплелся с толстыми щеками НЭПа.

ПРОДУЛ ЛИЛЮ «КРАСНОМУ БАНКИРУ».Не помогло даже то, что Лиля вскоре вернулась. Ведь «красный банкир» Абрам Краснощеков был разоблачен Рабкрином — знаменитой Рабоче-крестьянской Инспекцией, расследовавшей экономические преступления против трудового народа. Как написали по этому поводу правительственные «Известия» 3 октября 1923 года, вскрылись «бесспорные факты присвоения Краснощековым государственных средств, устройства на эти средства безобразных кутежей, использования хозяйственных сумм банка в целях обогащения своих родственников». Бывший председатель правления Промбанка сел и вышел только по амнистии. Тонкое дело кредитования промышленности от него успели спасти. Но личную жизнь великому советскому поэту «вредитель» все-таки успел развалить. Промучившись после Гражданской войны еще десять лет в удушающей обстановке мира, Маяковский с горя застрелился, поставив точку в биографии не пером, а пулей.

Как только началась гражданская, Алексей Толстой взял жену и удрал в Париж вместе с Иваном Буниным.