Олесь Бузина - Утешение историей

Совсем иначе воспринял Гражданскую войну Алексей Толстой. Поначалу он пытался революцию игнорировать. Табличку на двери своей московской квартиры «Граф А. Толстой» будущий автор «Хождения по мукам» спешно заменил на «Гр. А. Толстой». Кому надо — граф. А кому — и гражданин. Но уличные бои в Москве осенью 1917-го (а они были жестокими — снаряд залетел даже в квартиру генерала Брусилова!) заставили преуспевающего литератора собрать семью и уехать на юг — сначала в Киев, а оттуда — в Одессу.

Иван Бунин — первый русский лауреат Нобелевской премии по литературе — так вспоминал встречу с Толстым в «жемчужине у моря»: «Вы не поверите, — кричал он, — до чего я счастлив, что удрал наконец от этих негодяев, засевших в Кремле… Думаю, что зимой будем, Бог даст, опять в Москве. Как ни оскотинел русский народ, он не может не понимать, что творится! Я слышал по дороге сюда, на остановках в разных городах и в поездах, такие речи хороших, бородатых мужиков насчет не только всех этих Свердловых и Троцких, но и самого Ленина, что меня мороз по коже драл! Погоди, погоди, говорят, доберемся и до них! И доберутся! Бог свидетель, я бы сапоги теперь целовал у всякого царя! У меня самого рука бы не дрогнула ржавым шилом выколоть глаза Ленину или Троцкому, попадись они мне».

Но в Одессе вскоре тоже стало опасно — к городу подошли красные. Не мудрствуя лукаво, Алексей Николаевич еще раз упаковал чемоданы и дернул от греха подальше в Париж. Вместе с супругой и выводком детей — «графинчиков», как он их называл.

В Париже Толстой ждал свержения большевиков. «Вот будет царь, — снова повторял он приятелям. — Я приду к нему, упаду на колени и скажу: «Царь-батюшка, я раб твой, делай со мной, что хочешь!»

О совместных страданиях в эмиграции тот же Иван Бунин вспоминал так: «Жили мы с Толстыми в Париже особенно дружно, встречались с ними часто, то бывали они в гостях у наших общих друзей и знакомых, то Толстой приходил к нам с Наташей, то присылал нам записочки в таком, например, роде: «У нас нынче буйабез от Прюнье и такое пуи (древнее), какого никто и никогда не пивал, четыре сорта сыру, котлеты от Потэн, и мы с Наташей боимся, что никто не придет. Умоляю — быть в семь с половиной!»

«Может быть, вы и Цетлины зайдете в нам вечерком — выпить стакан доброго вина и полюбоваться огнями этого чудного города, который так далеко виден с нашего шестого этажа. Мы с Наташей к вашему приходу оклеим прихожую новыми обоями».

Окна РОСТа. За их счет жил во время Гражданской войны Маяковский.

Хотел Троцкому глаза выколоть шилом. Толстой бегал по знакомым «буржуям», плакался на полное оскудение и выпрашивал деньги в долг. «Сорвал уже тридцать семь тысяч франков!» — хвастал он. Но «кредиты» вскоре кончились, Деникин так и не взял Москву и совершенно неожиданно для всех Третий Толстой — принципиальнейший борец с гидрой большевизма, собиравшийся самому Троцкому (!) выколоть ржавым шилом глаза, засобирался на родину. К большевикам. К тем, кого ненавидел всей душой и боялся всем телом.

«Царя» он неожиданно нашел в Сталине. А то, что большая часть Гражданской войны для Толстого прошла в Париже, а в военных действиях он лично никогда не участвовал, не помешало Алексею Николаевичу написать один из самых известных романов о Гражданской — «Хождение по мукам». Сила воображения и рассказы товарища Ворошилова восполнили все пробелы. Даниэль Дефо тоже ведь не был моряком и не жил на необитаемом острове, а как «Робинзона Крузо» сочинил! Природный оптимизм Алексея Толстого совершил чудо. В «Хождении по мукам» не один, а целых два (!) хеппи-энда. Все главные персонажи — и Катя, и Даша, и Рощин, и Телегин не только уцелели в Смуте, но и переженились, забыв про все старые любовные ошибки. Вместо одной скучной разваливающейся буржуазной семьи в начале романа в финале получилось две крепких советских.

Михаил Булгаков не спешил. Зато Гайдар сразу бросился воевать. в бой.

Хотя у киевлянина Михаила Булгакова и отсутствовала деловая хватка и всеядность москвича Толстого, но к Гражданской войне он относился примерно так же. Нечего в нее соваться раньше времени — сама придет. От всех мобилизаций, кроме белой, Михаил Афанасьевич благополучно отвертелся. Брали петлюровцы — смылся. Брали красные — ускользнул. Один раз при гетмане вступил в добровольческое формирование, являвшееся официально частью украинской армии, тут же из него сделал ноги при первых выстрелах, за что я его ни капельки не осуждаю, зато оставил нам непревзойденный никем до сих пор киевский роман — «Белую гвардию». Книга — трагическая. Пьеса, переделанная из нее, еще трагичнее — Московский художественный театр, по заказу которого она написана, требовал прибавить страху. Поэтому и пришлось «убить» автору Алексея Турбина, срочно повысив его из докторов в артиллерийские полковники.

Минобороны Украины. В этом здании бывшего кадетского корпуса происходит действие повести Гайдара.

ХОРОШО С ПЕТЛЮРОЙ ЖИТЬ.В реальности никто из прототипов «Белой гвардии» не пострадал. Уцелел и сам Булгаков, и два его младших брата, превратившихся в романе в юнкера Николку, и даже мама умерла уже после Гражданской.

В большинстве изданий «Белой гвардии» не публикуют первоначальный текст двух последних глав — о жизни семьи Турбиных «под петлюровцами». Но в некоторых вариантах романа она есть. Доктор Алексей Турбин проводит в них время в объятиях загадочной Юлии Рейс, выясняя, в каких отношениях она состояла с прапорщиком-бомбистом Шполянским, Николка ухаживает за сестрой убитого полковника Най-Турса, Лариосик хочет жениться на горничной Турбиных — Анюте. Сама же Анюта беременеет от поручика Мышлаевского. Собачья свадьба какая-то, а не страдания под игом победившего врага! А если добавить, что еще и Карась поступает на службу в какое-то петлюровское учреждение…

«Тут Николка, чувствуя, что он стал безумно храбрым, отчаянным и очень поворотливым, охватил Най и поцеловал в губы. Ирина Най коварно закинула правую руку назад и, не открывая глаз, ухитрилась позвонить. И тотчас шаги и кашель матери послышались во флигеле, и дрогнула дверь… Николкины руки разжались.

— Завтра пгиходите, — зашептала Най, — вечегом. А сейчас уходите, уходите…

По совершенно пустым улицам, хрустя, вернулся Николка, и почему-то не по тротуару, а по мостовой посредине, близ рельсов трамвая. Он шел, как пьяный, расстегнув шинель, заломив фуражку, чувствуя, что мороз так и щиплет уши. В голове и на языке гудела веселая фриска из рапсодии, а ноги шли сами. Город был бел, ослеплен луной, и тьма-тьмущая звезд красовалась над головой».