Ю Суровцев - Земное притяжение

В конце концов и леоновское "сюжетно обоснованное... "чудо" - лишь видимость чуда, потому что все действующие лица - Мак-Кинли и Шамуэй, Боулдер и конгрессмены и т. д. - не столько из будущего пришли к нам, сколько, напротив, хотят из сегодня перешагнуть в завтра. История с "аквалидом" у Шефнера и "прием информации мозга", а также чуть ли не "уничтожение пространства" у Тендрякова - все это рамка для картины, представляющей тенденции современного человеческого духа, его нравственные заботы, его творческие муки, его гуманистические идеалы.

Но если это так, то зачем же фантастическая форма?

Затем, что _остро_необычные_ обстоятельства, в которых писатели заставляют действовать своих героев, как бы очищают этих героев от всего преходящего, от всего того, что концентрирует в них не век, но минута, что не относится к самой структуре их характеров. Столкновение настроения "минуты" ("Я устал от славы и хочу мирной жизни!" - говорит Полиандр) и сути характера ("о, сколь непривычна, сколь ужасна тишина, едкая, как кислота, тишина... И солдату захотелось уехать, кричать мерным голосом с другими солдатами, как кричали они мерно для дружной тяги осадного орудия или в бою"), - это столкновение создает психологическую ось новеллы-фантазии Вс.Иванова. "Раскольниковекая" ситуация, которую, казалось бы, невозможно "примерить" к такому человеку, как Мак-Кинли, именно невероятностью этой примерки (осуществляемой в сознании персонажа) очень много говорит нам и о нем и о мире, его окружающем.

В установке на необычность, невероятность, кризисную "ненормальность" обстоятельств, в которые поставлены и в которых необычно, невероятно, "ненормально" действуют герои, в общем-то нынешние, - в такой сознательной авторской установке есть безусловная опасность схематизировать человеческие образы. Добро еще, если эта схематизация нарочита по приему, как в шутке Берестова, например, где фантастическое, в сущности, прилагается к сюжету извне, не вырастает из него. Но, во-первых, на то и талант писателя, на то и его умение профессионала-"человековеда", художника-психолога, чтобы подобную опасность преодолеть (и она преодолевается в отлично выписанных, многосторонне исследованных образах того же Мак-Кинли, того же Полиандра, того же Ковригина, например). А во-вторых, схема схеме рознь. Есть схемы придуманные, навязанные материалу извне; а есть "схема" как воплощенное желание сконцентрировать реальный образ и сделать его более рельефным, более крупным, _более_перспективно_устремленным_...

В "Дороге на океан" Л.Леонов вводит в роман фантастические картины будущего - как оно представляется коммунисту Курилову и "осколку разбитого вдребезги" Похвисневу. Эти "вставки" - своеобразные конспекты многих сегодняшних фантастических романов, "воображаемые путешествия за пределы видимых горизонтов" - оказались вполне возможны в строго реалистическом повествовании, ибо многое говорят нам и о самих героях и о логике самой реальной жизни, для которой характерны "_чрезвычайные_по_крайностям_формы_".

Вот эти-то "чрезвычайные по крайностям формы" жизни и составляют _эстетическую_ основу рассматриваемых произведений.

Ими проверяются герои этих произведений, степень их готовности для движения в будущее, степень их соответствия ему. Понять, насколько близок (или, наоборот, насколько далек) будущему тот или другой современный человек, не значит ли лучше понять и то, каков он сегодня?

Над искусством испокон веков тяготеет земное притяжение, притяжение сегодняшнего дня. Его нельзя устранить ни в историческом романе, ни в романе о XXIII веке. Да и не надо стремиться к такому устранению. Потому что настоящее - это сегодняшнее, прошлое и будущее одновременно.

Ю.Суровцев