Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6495 ( № 22 2015)

Теги:Павел Шепчугов , На острие Восточного вектора

Фото: ИТАР-ТАСС

Пожары становятся рутинным национальным бедствием

Пламя накрывало деревни верхом. Огненным змеем вылетало из­за леса, перемахивая через реки, поля и дороги. Дома занимались мигом, спасти их, говорят, было невозможно. На сей раз удар стихии принял на себя восток России. Самые страшные пожары были в Хакасии: десятки человек погибли, тысячи домов сгорели дотла.

Главной причиной трагедии Гослесслужба Забайкальского края назвала неосторожное обращение с огнём и сельскохозяйственные палы. Дескать, сами жители жгли траву и мусор в ветреную погоду и сожгли свои посёлки. А представитель президента в Сибирском федеральном округе Николай Рогож­кин и вовсе заявил, будто в регионе орудует специально обученная группа оппозиции.

Люди и конторы

Так что же стало истинной причиной беды? Я писал о пожаре в Калужской области в 2002 году, когда в деревне Верзебнево Людиновского района сгорело дотла 27 домов и погибли две старушки. В Курганской области в 2004-м, где без крова осталось более тысячи жителей в Кетовском и Каргопольском районах. В Нижегородской области в 2010-м тогда тоже горели сёла и деревни. И тоже были жертвы.

Сухую траву по весне жгли во все времена. Пожары от этого случались и в советские времена, но такого страха не было. Потому что вокруг деревень пасли скот, сеяли хлеб, сажали картошку. Поля и деревни опахивали. Нынче на бывших пахотных землях поднялся бурьян. Он и стал "пороховым складом", спалившим дотла в 2002 году треть калужской деревни Верзебнево. Один мужичок на своём маломощном тракторе пытался опахать поле, да обломал плуги и вынужден был оставить эту затею.

Та же беда и в Забайкалье. Пенсионер Григорий Акопян, проживший в селе Иван-Озеро всю жизнь, говорит, что тайга горела и раньше, но населённые пункты - почти никогда. Проводились противопожарные мероприятия. В этом году в селе, по его словам, вообще ничего не делалось. «Только бумажки повесили: запрет, запрет».

По заверению чиновников, все деревни и сёла Забайкалья были готовы к натиску стихии, и по каждому населённому пункту написаны паспорта. Но складывается впечатление, что именно написаны. Для галочки. Владимир Караев из Хакасии говорил, что был готов с вёдрами в руках защищать свою деревню, да воду в селе из-за экономии отключили год назад.

Но и люди нынче ведут себя по-другому.

– Каждый остался с бедой один на один, – с горечью рассказывали мне в Верзебневском сельсовете. – Если раньше, когда случались пожары, вся деревня сбегалась и тушила огонь, то теперь каждый стоял возле своего дома, не зная, минует его пламя или нет.

– Кто не сгорел, – признавался заместитель главы местного самоуправления Людиновского района Валерий Лускатов, – жалели: «Если бы знать, что за дом столько денег дадут, я бы его и не отстаивал...»

Всё это уже было и есть, и нельзя закрывать глаза на это.

В Курган через два года я уже ехал именно для того, чтобы понять: погорельцы решили браться за топоры и ставить новые избы или идти по миру и просить милостыню? Топоры не звенели, и избы не ставились. Начальник областного управления соцзащиты Олег Соколов укорял людей в иждивенчестве.

– Один фермер предлагал обеспечить жильём, работой и заработком 10 семей – никто не откликнулся. Около 300 человек из 900, размещённых в оздоровительных лагерях, не желали их покидать, хотя мы выделяли им под наём жилья сумму, достаточную для аренды квартиры даже в областном центре.

– Сразу после пожара многие выказывали намерение строиться, – говорила и заместитель главы администрации Каргопольского района Татьяна Овчинникова. – А когда сертификаты пообещали, уже стали думать о готовых квартирах.

В результате кто хотел строиться, раздумал, а кто уже купил дома, не торопились оформлять сделку, чтобы не лишиться сертификатов.

Нет, то, что государство оказывает помощь пострадавшим, делает ему честь, так оно и должно вести себя по отношению к своим гражданам. Плохо то, что помощь эта не поощряет инициативу, а, наоборот, гасит её.

– Моему брату, когда случилась беда, дом всем миром за день поставили, – вспоминала жительница одной из сгоревших курганских деревень Анна Казакова. – А нынче никто не пойдёт. Злой народ.

– Почему злой?

– А пьянка. И работы нету.

Лес

В дореформенной России лес был даже бо'льшим народным достоянием, нежели газ. Он не только обогревал и кормил деревню, не только давал работу строительному, лесоперерабатывающему комплексам, но и приносил валюту государству. И у него в ту пору был один хозяин – лесхоз. Санитарные вырубки, то есть спил перестоявших, больных, сорных деревьев, насаждение новых, противопожарные полосы, водоёмы – всё это было в его ведении. На страже лесных массивов стояла армия профессионалов лесоустроителей – инженеров, инспекторов, лесничих, лесников. Леспромхозы, занимавшиеся промышленной вырубкой леса, играли по их правилам.

В 90-е торговля древесиной по доходности сравнялась с торговлей наркотиками, и в лес повалил криминальный люд, началась война между теми, кто стоял на страже зелёного богатства страны, и теми, кто хотел быстро обогатиться. Вот лишь несколько примеров из боевых сводок того времени по одной Владимирской области.

В Курловском лесничестве Гусевского района расстреляли семью лесника. Злоумышленник заявился, когда тот был в лесу, убил из ружья его жену и двоих внучек, а избу подпалил.

В одну из ночей запылал дом заслуженного лесовода России лесничего Валентины Смирновой из Андреевского лесничества Судогодского района. Дверь снаружи была подпёрта, поэтому выпрыгивали они с мужем из окон, не успев ни скотину со двора вывести, ни вещи из дома забрать. Другой лесничий этого же лесничества Юрий Гусев был оклеветан и по подозрению во взяточничестве арестован, несколько суток просидел в следственном изоляторе.

Дотла спалили дачу начальника отдела государственного контроля областного управления лесами Майи Ифановой, а саму ею избили в подъезде собственного дома.

1 января 1998 года был принят новый Уголовный кодекс, упразднивший лишение свободы как меру наказания за лесное браконьерство. Чтобы попасть на «уголовку», преступник должен был срубить более 560 кубов леса в особо охраняемой зоне. Поэтому в «неособой» вовсю трещали бензопилы, звенели топоры, тишину спящих деревень распугивали тяжёлые машины, гружённые ворованным лесом.

Но была ещё одна беда. А именно – 80 процентов леса брали и до сих пор берут не там, где можно, а ближе к дорогам, подъездным путям, портам, границам. В местах труднодоступных он как стоял, так и стоит. Там деревья умирают сами.