Юрий Черниченко - Хлеб

Работает здесь Товстик четверть века. Ровно на середине этого срока был, по его словам, «выгнан с делянок»: пришла «безостая-1», разметала все сорта и заделы. Продолжать можно было только на базе шедевра. У кубанского сорта колос не больше десяти сантиметров, число колосков на его стержне — 21. Каждый добавленный колосок увеличивает урожайность на два-три центнера. Для сбора в сто центнеров стержень должен нести 25–27 колосков. Чем удлинить? Есть злак с рекордной протяженностью колоса — в полметра, но это не хлеб. Это пырей, с ним долгие годы работает академик Н. В. Цицин. Двенадцать лет назад селекционер из Фрунзе скрестил сорт Лукьяненко с пыреем. Гибрид дал диковинный, с 39–30 колосками на стержне, несущий до семи граммов зерна колос.

От отца-пырея линии унаследовали полегаемость. Гигантский колос нуждался в необычной трубчатой опоре. Из коллекции ВИРа поступил некий «тибетец», карлик под именем «Том пус» — перевести это можно как «мальчик с пальчик». Он стлался, колос имел малый, единственный плюс — крохотный рост. В 1966 году — подчеркнем: в шестьдесят шестом, когда, как уверяют, «вопрос» о стебле «не стоял», а ведущие институты еще не поняли роль генов карликовости — безвестный агроном из Чуйской долины скрестил свой материал с «тибетцем». Гены оказались настолько мощными, что стебель опустился до полуметра, с полегаемостью было покончено. Главное преимущество линий перед мексиканскими сортами — колос длиннее на 5–8 сантиметров. Главные минусы — неустойчивость к болезням и то, что это озимая пшеница, яровым зонам нужно переделывать ее.

Михаил Григорьевич работал на самом современном — по мышлению — уровне: скрещивание экологически отдаленных форм соединено с межвидовой гибридизацией. Но работал в одиночку, без фитопатолога и генетика. В его находке много от интуиции и таланта, от той поры, когда селекция была еще искусством, не наукой — точной, поддающейся планированию и техническими способами обеспеченной от неудач. Искусство вдохновляется надеждой на удачу, наука гарантирует успех! Одаренность наших корифеев — П. П. Лукьяненко, В. Н. Ремесло, В. Н. Мамонтовой — признана миром, и разве случайно, что три наиболее результативных института — Краснодарский, Мироновский, Юго-Востока — это крупные и по нашим условиям щедро оснащенные научные центры?

Высеянные на полях сотен институтов и станций «мексиканцы» и сорта американской компании «Уолрд Сидз» стали семенами беспокойства. Почти каждый участник семинара говорил о плодах испытаний. Превышение урожайности над районированными сортами было внушительным — но только при очень хороших условиях. Новички не полегают, очень отзывчивы на удобрения и дополнительный азот честно перерабатывают в протеин: содержание белка у новоселов достигло в Крыму 19 процентов, клейковины — 39,5 процента. В Армении короткостебельные дали урожай в 70 центнеров. Но на богаре, при скудном пайке влаги и пищи, интенсивные иноземцы не выдерживали сравнения с нашими сортами, что и было отмечено рядом выступавших — с тем, надо сказать, выражением, с каким некогда произносилось утешающее: «Что русскому здорово, то немцу — карачун». В новых условиях те хлеба поражаются пыльной головней, восприимчивы к мучнистой росе. Редкие из купленных сортов годятся для немедленного использования, большинству нужна переделка. Но даже и при нотках скепсиса общий тон семинара был деловым, беспокойным, и сам этот слет был попыткой решать новые проблемы по-новому — централизованно, быстро, по-вавиловски.

— За Нарвой приходит Полтава, — сказал, закрывая семинар, академик ВАСХНИЛ Н. В. Турбин.

Приходит, но для этого колокола переливают в пушки.

Идет гонка со временем. Сегодня селекцию можно вести или быстро, или никак — госбюджет будет избавлен от пустых трат. Селекционер, дюжину лет или больше в одиночку корпящий над сортом, чтоб потом госсортсеть еще лет пять-шесть выясняла, что, собственно, он сделал, ныне полный анахронизм. Не говоря уже о технике, агрохимии, мелиорации, какие идут своим темпом и ждать никого не намерены, напомним, что сами болезни пшениц, расы гриба быстро приспосабливаются к новому сорту, и если даже он был рожден устойчивым к ржавчине, то в поля придет уязвимым: гриб обгонит. Тридцать лет выводит сорта старейший из институтов степи — Сибниисхоз, а колхозами не принят ни один. Спрос, известно, не грех, попытка получить авторство — тоже, но когда солидный коллектив методически является на вокзал со своими дарами после третьего звонка, то вместе с его сортами испытывается и терпение Госбанка.

Селекция больше не может делать ставку на штучную выделку шедевров — нужен поток, конвейер сортов. Агроном должен знать, пусть приблизительно, какую пшеницу он получит через пять лет и чем заменит ее через десять.

Вавиловское требование «надо спешить!» полностью относится и к испытателям. Растягивать экзамен новому сорту чуть ли не на такой же срок, какой пошел на его создание, — все равно что выпускника вуза экзаменовать пять или шесть семестров. Засуха, мороз, нашествие ржавчины, прочие нужные для проверки беды не могут ожидаться как «милости природы», — сложности нужно моделировать! И уж если сорт — открытие, то тем более нужна скорость, он должен сразу идти во все зоны возможного ареала.

Распыленность сил — всегда отставание. В тех двухстах учреждениях, что ведут селекцию зерновых, конструктор сортов в большинстве случаев — одинокий ловец удачи, индивидуалист поневоле: сам себе агроном, сам и генетик. Даже юридически, в вопросах авторства, затруднена возможность кооперации и разделения труда. М. Г. Товстик осенью семена разослал, но разговор о признании за ним авторства на линии остался без последствий. Нет, оказывается, прецедента, чтобы заготовки, пусть и уникальные, у нас признавались научной ценностью. Колос ты должен делать сам до конца. Временем тебя не ограничивают.

Чтобы лидировать, селекционер должен жить минимум вдвое быстрее полевода, то есть получать хотя бы два поколения гибридов в год. Способа два: теплицы или использование районов с теплой зимой (этим путем шел, мы знаем, Борлауг). Есть у нас теплицы? Теперь да, два года назад в Западной Европе закуплено двадцать таких устройств, ускорителей зернового прогресса. На ящиках с точным оборудованием стоит требование — «хранить в закрытом помещении». Сибниисхоз в Омске хранил то добро во дворе, под снегом и дождем. А почему, собственно, хранил, не собрал и не пустил сразу, как экстреннейший объект — ведь золото плачено? Почему вообще из двух десятков теплиц только две на сегодня в деле? Ну, тут объяснят подробно: проекты, привязки, некому строить, трудно с кирпичом… А вот почему теплые районы Грузии не используются как теплица под открытым небом, чтобы осенью тут посеять, а к весне материал успел, скажем, на Алтай, — этому и объяснений не услышишь.