Юрий Черниченко - Хлеб

В 1956 году промысловая кооперация реорганизуется, в шестидесятом — упраздняется вовсе. Кружевницы промысловых артелей превратились в работниц государственного предприятия. Стремление деревенских плетей перейти в штатные кружевницы правление колхоза справедливо расценивает как желание «уйти на города». Число кружевниц резко снижается.

В деревне Ирхино, одной из ста деревень колхоза «Передовой», пятнадцать домов, молочная ферма, плетут в трех домах. Нина Александровна Паничева, жена конюха, в колхозе на разных работах, зимою же — на кружевах. В уголке избы — все нехитрое оснащение: валик-подушка на пяльцах, на нем сколок — рисунок на бумаге. Кружево крепится на сколке булавками, обязательно нержавеющими. Вот они, знаменитые коклюшки — еловые палочки, катушки и отвесы разом. Плетея перебирает их, сухие коклюшки нежно звенят — «брякают». Отсюда и шутливое название ремесла не плетёт, а «брякат». Сейчас в работе черная косынка. Это — «массовка». Изделие полно чуть старомодного изящества и благородства. В сравнении с ценами на синтетику кружева стоят гроши: в самом дорогом сувенирном магазине Вологды я купил такую косынку за шестнадцать рублей. Из них в оплату кружевнице пошло двенадцать с полтиной. Работает над косынкой Нина Александровна, по ее словам, две недели. Что ж, цифры совпадают: среднемесячный заработок плетеи-надомницы — двадцать три рубля, в общей фабричной мастерской, где заказы выгоднее, — пятьдесят рублей.

Вернулась из школы дочка Нины Александровны, десятиклассница, пришла соседка Зоя Акиндиновна Мельникова, тоже колхозница, но штатная плетея. Хозяйка покрывает работу платком — так делают все, это охрана таинства. Садимся за самовар.

Акиндиновна не без гордости рассказывает, что в «Снежинке» получает пенсию по полному стажу — двадцать пять пятьдесят ежемесячно. И разрешение плести ей брать не нужно — вольная птица. Хозяйка соглашается: в «Снежинке» не в пример лучше, если б можно было, все бы к «Бурачихе» перешли. «Бурачиха», Нина Ивановна Буракова, руководит Кубенским отделением «Снежинки», ее в разговоре поминают часто, как лицо всевластное, иной раз по старой памяти и кубенкой назовут. У «Бурачихи» работникам житье: и по болезни получишь, и инвалидность признается, «пензия» выше вдвое и на пять лет раньше.

Я спросил у девочки, умеет ли плести, станет ли кружевницей. «Охота была!» Будто я ее о замужестве спросил — тот же тон. Видно, в этом что-то стыдноватое, в таком старушечьем заработке.

Исподволь выясняю у кружевниц, как относятся к колхозному кружевному цеху. Зимою в бригаде делать нечего, вот бы и… Поняли тотчас — и насторожились: не новое ли указание? Нет уж, пусть колхоз в это не встревает. А вот если б «Бурачиха» приняла всех мастериц, так лучше б и не надо.

А колхоз, впрочем, и не хочет «встревать». «Передовой» — едва ли не лучшая сельхозартель области, если не считать пригородных. Тысяча триста коров с надоем в три тонны, семьсот тридцать трудоспособных, оплата на человека в день в 1965 году два рубля шестьдесят копеек. Занятость и выручка от продукции по месяцам разнятся очень сильно: в январе работало шестьсот двадцать пять человек, реализовано продукции на тридцать две тысячи рублей, в сентябре на полях, лугах и фермах было 932 своих (с подростками и стариками) и 464 человека привлеченных — с фабрики пуговичной, из кулинарной школы, — реализация достигла двухсот трех тысяч рублей. Колхоз в заработную плату выдал полмиллиона рублей. «Бурачиха» выплатила плетеям полтораста тысяч. Это очень важные полтораста тысяч, потому что получают их не высокооплачиваемый управленческий аппарат, не механизаторы и доярки, а те «полеводы», что заняты всего месяцев пять в году. Два шестьдесят на человеко-день — это ведь средняя цифра, а крайние — различаются сильно. Полтораста тысяч Нины Ивановны «Бурачихи» — помощь серьезная. Но деньги эти — вне колхоза, вне сельского хозяйства. Никакого влияния на урожаи, надои, «соцкультбыт» они не оказывают. Между колхозной экономикой и промыслом уже вырыт ров, и сам собою он не засыплется.

В декабре 1965 года в вологодском кружевном промысле было занято 6127 женщин, в том числе 2456 пенсионного возраста. Ежегодно на пенсию провожают примерно тысячу кружевниц, работать штатные плетеи практически прекращают, потому что пенсионерке разрешается работать два месяца в году, иначе собес начнет прижимать с пенсией. Пополнение же составляют пятьдесят девушек — ежегодный выпуск кружевной школы. З. В. Сняткова просто говорит, что цехи, где плетей на правах фабричных работниц, сохранятся, а «за надомницами перспективы нет».

Нет перспективы? Работники обкома дали мне материалы о ресурсах рабочей силы в колхозах. По сравнению с довоенным временем число трудоспособных в артелях сократилось примерно вчетверо. За пятилетие (1960–1964) ежегодное сокращение составило пять процентов (было 140,8 тысячи, осталось 98.7 тысячи). А с учетом механизации колхоза в 1965 году требовалось сто двадцать семь тысяч среднегодовых работников. 98.7 тысячи великоустюжских, белозерских, кубенских, кирилловских колхозниц и колхозников работают почти с равным напряжением зиму и лето: в июле 1964 года было занято 98,4 тысячи, в декабре — 90,8 тысячи. Стоит учесть отпуска, болезни, перерывы из-за погоды, и можно только удивиться той трудовой дисциплине, той организованности, какую удается деревенским коммунистам поддерживать во всей области. В целом за пятилетие средний вологодский колхозник вырабатывал по 270 дней в году. Если бы в целом по колхозам страны мы подошли бы к этой цифре! По данным академика ВАСХНИЛ С. Г. Колеснева, государство получило бы в этом случае такое количество труда, какое вдвое превысило бы прямые затраты труда на производство черных металлов, нефти и нефтепродуктов и на добычу угля, взятые вместе!

Весь этот разговор — попытка еще раз проиллюстрировать тот факт, что пора экономической реформы принимает от предшествовавшей ей системы администрирования очень тяжелое наследство. Положения XXIII съезда партии об уравнивании социально-экономических условий в городе и селе, о сближении сельского социального обеспечения с городским уровнем, о главенстве материального стимула в производстве, о лучшем использовании трудовых ресурсов в колхозах и развитии промыслов переоценить нельзя, положения эти более чем своевременны, осуществление этих принципов для северной деревни — вопрос жизни.

Тяжелые времена художественного равнодушия кружевной промысел, по слову Луначарского, пережил, не потеряв виртуозности, блестящей техники. Не хочется думать, что и наше время промыслом будет оценено как равнодушное к красоте.

Платят у нас кружевницам баснословно мало, и кружева стоят очень дешево. Это при том, что в стоимости изделий 85 процентов занимает зарплата. Промысел поддерживает устойчивая и несколько консервативная во вкусах деревня — украинская, белорусская, грузинская. Программа 1965 года намечала выработать кружев на 1,4 миллиона рублей и на том понести 26 тысяч рублей плановых убытков. Это при двадцати трех рублях, заработанных плетеей-художницей в месяц! «Снежинке» очень трудно конкурировать с легкой промышленностью, с ее капрона-ми-нейлонами, а ассортимент, утвержденный и санкционированный, держит промысел именно в колее конкуренции. На фабриках, затрачивая громадное количество труда редчайшей квалификации, плетут кофточки, которые, в сущности, имитируют нейлоновые. «Чтоб были нисколько не хуже!» А сопоставление-то унизительное для дивного художественного ремесла. Нейлоновые кофточки надо выпускать сотнями тысяч, но решать проблемы старанием немногих сбереженных кружевниц — все равно что с помощью живописцев выправлять прорыв в малярных работах.