Юрий Черниченко - Хлеб

Наши археологи считают, что в Тавриде, на Кубани, в Приазовье для поставок эллинам было распахано не менее двухсот тысяч гектаров. Местные пахари, в большинстве свободные, предпочитали кормиться просом, пшеница же имела товарное назначение. Она продавалась, торговля приносила громадные суммы: по определению В. Д. Блаватского, крупнейший хлебный транспорт (в нем было 87,5 тысячи тонн) стоил около двух тысяч талантов. Культурное влияние эллинских колоний, этой «каймы на ткани варварских земель», было очень сильным, благодатным, но отнюдь не бесплатным. Мерцающее золото Скифии, недавно выставленное на погляденье в Киево-Печерской лавре, все эти чеканные гориты, чаши, украшения, изделия «звериного» стиля — они не с бою, не грабежом добыты, а куплены потом и умением древнего степняка, их без передержки можно считать удостоверениями о вкладе северных берегов Понта в тот радостный пролог цивилизации, который мы называем античностью. Эллины сохранили и картины труда пахарей. Полна крестьянского юмора притча поэта Агафия, — увы, все еще современная.

Пахарь, закончив сев, отправился к предсказателю: обильной ли будет жатва? И вот что услышал в ответ:

В хлебном промысле воистину ничего не исчезнет бесследно. Минули десятки веков, все, кажется, смыто, погребено — и вдруг встретится такое, что перевернет твои представления о далеком и близком.

Сегодня в приазовской степи эллины могут пригласить вас на олимпиаду — каково? Конечно, игры — сельские, наградой победителю будет не панафейская ваза, а баран, но и старики, судьи, и правила состязаний, и регулярность их — все идет с незапамятных времен.

Слушаешь в колхозном правлении черноглазого, коренастого дядю Георгия или дядю Димитрия (э-э, не тот сейчас «панаир», что прежде, таких богатырей, как Иоанн Парапуло, среди этих мальчишек нету, и в беге больше не соревнуются, но борьба — каждый год, со всех селений съезжаются, с музыкой, с хозяйками, опашут за селом круг — выходи любой, борьба вольная, только без болевых приемов, кто троих поборет — получает барана, на плечи его да к друзьям) и вспоминаешь: ну конечно же, это у Семенова-Тян-Шанского в его многотомной «России»… Про греков южной Тавриды, переселенных с разрешения Екатерины Второй в устье Кальмиуса, про их трудолюбие, трезвость и страсть вкусно покушать, про этот остаток глубокой древности — память об олимпийских играх.

А живая археология, пшеница «крымка»? Стекловидная, яростная по силе — и так похожая на зерно, извлекаемое из хлебных ям понтийских эллинских колоний. Селекционная ценность староместных (не прямо скифских ли?) пшениц исключительна. Вывезенная в Западное полушарие «крымка» дала исток важнейшим стекловидным сортам США — «канреду» и «тенмарку», «шайену» и «велаюту». Начинающий экспортер, США берут зерно, какое выгодно везти в любую даль, у Новороссии, первого экспортера и древности и нового времени — тут дело не только в селекции, а и в сходстве развития.

И греки под русской защитой, и восстановление в географии названий «Феодосия», «Севастополь», «Херсон», и возрождение «крымки» — все это следы громозвучных событий «времен Очакова и покоренья Крыма», времени, которому мы обязаны выходом на естественные границы и присоединением провинций, уже два века обогащающих страну. Делу пропорциональны личности. Новороссия прославила Румянцева и Суворова, тут мужал Кутузов, и вряд ли одной иронической памяти достоин автор пресловутых деревень, Григорий Потемкин.

Из основанных им городов — от Никополя до Севастополя — ни один не остался заштатным, любой обрел значение и славу, — уже это говорит о незаурядном уме, административном таланте и дальновидности былого гвардейца. «Населенная по приглашению Потемкина самыми разнообразными этнографическими элементами, во главе с великоруссами и малоруссами, Новороссия начала сгущать свое население и разрабатывать под земледелие свои степи со сказочной быстротой… — писал В. П. Семенов-Тян-Шанский, — Все культурные начинания, шедшие издревле с юга, теперь пошли только с севера».

Говоря точнее, сказочная быстрота появилась только после 1861 года. До того в степь сбегал от екатерининской новинки — крепостного права — украинский гречкосей, основывал Цюрих-тали и Люденсдорфы приглашенный правительством немец-меннонит да переселял крестьян на дарованные земли аристократ уровня Юсуповых, Шуваловых, Кочубеев. А с поры реформ — действительно, травяные леса, скрывавшие всадника, стремительно откатываются к Черному морю, уже и безводье, и солонцы не останавливают переселенцев, спрос на хлеб растет, а с ним и цена на землю (в шестидесятых годах — 22 рубля десятина, начало семидесятых — полтораста рублей!), а с ними и главный южный порт Одесса. Во время пушкинской ссылки город насчитывал едва сорок тысяч жителей, в конце века — четыреста. Уже и казачья Кубань с ее миллионом десятин пшеничного посева пробивается на мировые рынки, но Одесса укрепила первенство, по тысяче вагонов зерна «гарновки», «арнаутки», «гирки» поглощают ее элеваторы в один осенний день.

Конечно, это поражало: земля, погубившая безводьем войско Голицына, дикое поле с каменными бабами на курганах и бельмами солонцов, край, какой даже академики, знатоки дела, навсегда относили к «беднейшим и неудобовозделываемым», Новороссия вдруг обернулась первостатейной житницей. Что же произошло с ней?

Не с ней. «…Главным условием, позволившим быструю колонизацию Новороссии, было падение крепостного права в центре России, — писал Владимир Ильич Ленин в 1908 году. — Только переворот в центре дал возможность быстро, широко, по-американски, заселить юг и индустриализовать его (про американский рост юга России после 1861 года говорено ведь очень и очень много)».

Пристально следя за развитием сельского хозяйства Юга, Владимир Ильич настойчиво подчеркивает первопричинность общественно-политического фактора и в росте и в отставании агрикультуры. Немец-колонист щедро тратится на машины — у него хозяйство товарное, он на капиталистическом пути, он прогрессист и в смысле буккера, молотилки, и в выжимании пота из батраков. Понятие «негодности земли» относительно. Залогом использования громадных земельных просторов будет создание действительно свободного, вполне освобожденного от гнета крепостнических отношений крестьянства в Европейской России.