Александр Мелихов - Броня из облака

Путь «ни на чем не основанной национальной спеси» оказался самым безопасным. А вот нас российская «спесь» только раздражает…

Еще одно наблюдение: в фокус-группе моих старых приятелей (все до единого, в десятый раз подчеркиваю, с безупречной демократической анкетой) лишь один нашел рациональные основания тому, что великие державы предпочитают обмениваться не услугами, а неприятностями и угрозами: все это-де подготовка к каким-то будущим переговорам. И чем в более неприятное положение до этого ты сумеешь поставить соперника, тем уступчивее он сделается. Этот же приятель единственный осудил Россию за неадекватное — недостаточное! — применение силы после обстрела Цхинвала: надо было все раздолбать к черту, и наступил бы мир и покой. «На зоне бывают такие мужики — не так чтобы очень сильные, но очень решительные. И с ними все живут в мире. Потому что если их затронуть, никогда не знаешь, чем это кончится. И от этого всем спокойней, не надо вечно прощупывать, что можно и чего нельзя».

«Костя так и остался мальчишкой, — огорчился другой мой приятель. — Мы же идем не в зону, а в цивилизованный мир. Надо сделать так, чтобы нас уважали, а мы все хотим, чтобы нас боялись! Почему у Финляндии нет никакой этой милитаристской дури, никаких национальных идей, а ее все уважают?» Насчет мальчишества он был совершенно прав: в мальчишеской компании невозможно добиться уважения, не выказывая глупой, мальчишеской или какой там еще лихости. Если ты боишься пройтись по карнизу или позволяешь безнаказанно щелкнуть себя по носу — даже девочки такого тихоню уважать не будут. И те мальчишки, кто в силу душевной тонкости или физической хилости не смогли выдержать экзамен по дикарской храбрости, с огромным облегчением удаляются во взрослый мир, где эти устаревшие доблести уже не требуются.

Вот только существует ли тот мир, где совершенно не требуется умение внушать страх? По счастью, да. Но лишь под прикрытием какого-то другого мира, обладающего этим умением в самой убедительной степени. Филологу или математику может ни разу в жизни не потребоваться умение драться или стрелять. Но это лишь потому и до тех пор, пока это вместо него делает полиция, защищающая кроткого законопослушного интеллигента от бандитов, хулиганов и даже особо выдающихся хамов, только и ждущих, как бы тем или иным способом сесть на шею ближнего.

Зато уж сама полиция даже в наицивилизованнейших странах всегда готова к неадекватному применению силы и к нарушению закона во имя «пользы дела». И ничего другого быть не может. У людей, ежедневно сталкивающихся с самыми ужасными и мерзкими проявлениями человеческой природы, не может сохраниться тот же образ мира, а следовательно, то же представление об адекватности, что у мирного обывателя, для которого сильнее хама зверя нет. Даже во французских фильмах, не говоря уже об американских, полиция постоянно начинает допрос с затрещин. Время от времени такие случаи попадают в газеты, и очень хорошо, что попадают, и все-таки… Все-таки, если полиция сделается такой же мягкой и законопослушной, как те, кого она защищает, то правовым нигилизмом, решительностью и устрашающим оскалом придется обзаводиться самим защищаемым. Но если полицейский обзаведется ценностями интеллигента, а интеллигент ценностями полицейского, ни от того, ни от другого не будет никакого проку. Ценности интеллигентов и «силовиков» всегда должны соперничать и никогда не побеждать друг друга.

Похоже, подобное разделение функций (а значит и ценностей) сложилось и на международной арене. Кучка стран-счастливчиков оказалась в некоем заповеднике, обретя возможность жить по сравнительно гуманным законам, и это огромная удача для всего мира — обретение реторты, в которой вырабатывается образ цивилизованного будущего, в том числе и для мира джунглей. Но обитатели заповедника должны понимать, что такое будущее для остального мира наступит отнюдь не завтра, если вообще когда-нибудь наступит. И если они заставят тех, кто охраняет границу меж диким лесом и их уютным уголком, жить по законам заповедника, то в скором времени они сами будут вынуждены вернуться к архаическим дикарским доблестям — или погибнуть.

Многим обитателям заповедника, правда, «пограничники» представляются едва ли не самой опасной частью дикого леса — по той же причине, по которой маменькин сынок больше всех ненавидит сначала бонну, затем полицейского… Просто он не видел никого страшнее. Но взрослые-то люди догадываются, какие чудовища поднимут головы, если убрать тех, кто внушает опасение в мирной жизни — одновременно помогая сохранить эту мирную жизнь. Уберешь самого сильного, заинтересованного в сохранении выгодного ему равновесия, — тут же начнется свалка между униженными и оскорбленными, мечтающими взять реванш за свои унижения. А потом придется убирать нового победителя…

Беда в том, что, не выдержав экзамен на мальчишескую храбрость, по-настоящему повзрослеть по-видимому невозможно — так и будешь вечно думать не о пользе дела, а о мести (хотя бы в социальных теориях) своим обидчикам и тем, кто на них похож (хотя бы силой и уверенностью в себе), звать на их головы какую-то карающую руку…

Вот Финляндия на пять с плюсом выдержала экзамен на архаические доблести — и после огромных для маленькой страны человеческих и территориальных потерь начала вести себя с исключительной мудростью: не раздражать могучего опасного соседа, но использовать его в своих целях (в отличие от некоторых других соседей по балтийскому побережью, кто, в роковой миг сдавшись практически без боя, до сих пор швыряет гнилые помидоры вслед ушедшей армии). Россия сдавала экзамен на храбрость целые века, и ей тоже пора сделаться взрослой: не мстить и не угождать, а использовать.

Не ожидая мудрости, а тем более снисходительности ни от униженных, ни от небитых. Ибо жизнь в клетке, равно как и жизнь в заповеднике, легко порождает безответственность и слепоту. Одних о страшном опыте заставляет забыть обида — другие просто не догадываются, какой жесткости, а порой и жестокости требует вековая борьба за выживание. Каждый народ вырабатывает свой менталитет, свои представления об адекватности в ответ на свои собственные, а не чужие исторические испытания, и тем, кто действительно хочет видеть Россию мягкой, следует создать ей тепличные условия — тогда через пару десятилетий она тоже уподобится обитателям заповедника.

Только в интересах ли это других обитателей? Физически слабые страны выживают за счет равновесия между сильными, и не прекрасная Финляндия, но опасная Россия является одним из опорных столбов этого равновесия, той крыши, под которой расположились кроткие и законопослушные. Конечно, опорный столб не должен быть слишком нервным, не должен подпрыгивать от всякого укола. Но если он сделается мягким и осядет вся крыша? Достанет ли силы и решимости заменить его у тех, кто сегодня недоволен его чрезмерной жесткостью? Сделался ли мир безопаснее, когда годы покоя смягчили сердца советских людей, пробудив в них доверчивость и самокритичность?