Владислав Корякин - Нас позвали высокие широты

По сравнению с сонной Пирамидой Баренцбург кипит жизнью: шумит порт, гудит и шипит, извергая клубы пара и дыма, местная ТЭЦ, гремят вагонетки, перевозящие уголь и породу по бремсбергу, а главное — обилие людей. Нас размещают в уютном (по нашим понятиям) домике, который летом служит в качестве базы местным спортсменам- лыжникам, а летом — геологам–ленинградцам, которые в настоящий момент вкалывают в «поле». Поэтому нашлось место и для нас, тем более что мы не собираемся здесь задерживаться надолго. Пейзаж из окон нашего очередного пристанища замечательный: горы с ледниками за Грен–фьордом, прелесть которых лишь подчеркивается мрачными постройками Баренцбурга на переднем плане, из которых многие порядком обветшали. Особое очарование этому виду придает тонкий изящный силуэт Земли Принца Карла (затопленный морем горный хребет) у входа в Ис–фьорд, словно повисший в дальней дымке. Миллионы людей любят горы в качестве альпинистов, но если бы знали ценители горных пейзажей, сколько этот ландшафт выигрывает от присутствия океана! Обитатели современных городов не могут позволить себе такой роскоши, даже не подозревая о ней…

В Баренцбурге мы не задержались, благо уже 3 августа с попутным вертолетом меня с Троицким и присоединившимся к нам с сотрудником академического Геологического института Ю. А. Лаврушиным перебрасывают в Свеагруву на юго–востоке Земли Норденшельда, так что по пути нам предстоит взглянуть на область горного оледенения в центре архипелага, что называется, изнутри. В этом смысле полет оказался в высшей степени полезным. Мы получили помимо чисто гляциологической информации еще и сугубо эстетические впечатления от созерцания ландшафтов сравнительно неглубоких зеленых долин с пасущимися оленями и небольшими ледничками площадью в несколько квадратных километров, обычно без трещин по горным склонам и в карах, занимающих в ландшафте скромное место. Картина, противоположная тому, что мы наблюдали на ледниковом плато Ломоносова.

Пока познание нового для нас архипелага идет в значительной мере на чисто сравнительном уровне, что вполне допустимо при первом знакомстве. (Как это было с нами и на Северной Земле в 1962 году.) В первом же полете мы убедились, что центр Земли Норденшельда не представляет особых препятствий для пеших маршрутов, за исключением реки Рейнсдальэльва. Сто лет назад эта скромная речка удивила Норденшельда своим сходством с Рейном в Германии. Для нас важнее, что этот исследователь встретил здесь отложения торфа, который не образуется в современных условиях, прежде всего, из–за холода. Мои спутники встретили это сообщение, почерпнутое мной из литературы, с энтузиазмом, на что у них были свои профессиональные причины.

Свеагрува — брошенный горняцкий поселок, в значительной мере из–за скверных условий Ван—Мейен–фьорда, в котором лед задерживается островом Аксель, перегораживающим этот фьорд на западе. Брошенных домов здесь достаточно, чтобы разместить десятки экспедиций вроде нашей, но безлюдье (как оказалось, временное) отнюдь не угнетало нас. Прежде чем разместились в одном из домов (что консульство согласовало с норвежской администрацией в Лонгьире, столице архипелага), уже приступили к обзору окрестных пейзажей — это особый ритуал, с которого начинается любая рекогносцировка местности в попытках выяснить перспективы дальнейшей работы.

На юге за гладью Ван—Мийен–фьорда возвышается громада Земли Натхорста, очередной гористый полуостров, довольно зрелищный, а главное, с такими же горными ледниками, что мы видели в полете. Тем не менее их побольше, и главное, по размерам они сами покрупнее тех, что мы наблюдали на Земле Норденшельда. Такое не случайно: Земля Натхорста значительно ближе к южной, наиболее покрытой ледниками части архипелага. Можно ожидать, что горные ледники там побольше, а граница питания пониже. Если происходит нарушение широтной зональности, которое в Арктике я наблюдаю впервые, оно является признаком каких–то совершенно особых и необычных условий, являющихся частью таинственной загадки оледенения архипелага.

Но пока нам предстоит обойтись окрестностями Свеагрувы, а к Земле Натхорста в нашем положении подходит поговорка: «Хоть видит око, да зуб неймет». Не будем черес–чур жадными, тем более что первый вояж всегда является рекогносцировочным, как это было уже на Северной Земле. Правда, хочется надеяться, что на Шпицбергене он получит продолжение, но это во многом зависит от наших результатов, как их оценит руководство в Москве.

Разумеется, мои коллеги не могли усидеть дома и тут же отправились на так называемую Дамес–морену — вал, напоминающий обычную ледниковую морену на окраине Свеагрувы, где устроили настоящий научный переполох, поскольку она оказалась набитой органикой, и какой! Крупные (так и хочется сказать — упитанные) раковины гребешка пектен, которые сейчас не встретишь в шпицбергенских водах. Мало того, все они практически оказались в положении, в каком жили на морском дне. Такая ситуация вызвала яростную дискуссию у обоих представителей четвертичного направления, в которой я до поры до времени занимал позицию стороннего наблюдателя, пока у обоих не возник вопрос: «А как это образование вписывается в окружающий рельеф?» Выступая в качестве владельца картографической информации, я указал моим спутникам на скромную долину за продолжением вод Ван- Мийен–фьорда в виде лагуны Браганца, в конце которой угадывался ледник Паула, здорово отступивший с начала XX века, когда он впервые был нанесен на карту. Этот ледник был северным пределом грандиозного оледенения на юге архипелага, сбивавшим с толка наших предшественников. Этим ледником воспользовался в 1900 году топограф Сергиевский из русской части международной экспедиции по дуге меридиана, в 1912 году — Русанов для выхода на восточное побережье главного острова архипелага, где он также оставил три заявочных столба на предполагаемых угольных месторождениях. На обратном пути этот исследователь едва не погиб, провалившись в трещину, из которой благополучно был извлечен своими спутниками. Изменения за прошедшие десятилетия здесь такие, что Русанов едва ли узнал бы знакомые места. Кстати, подобное нам самим надо иметь в виду при знакомстве с описаниями предшественников.

С интересной ситуацией столкнулись мои товарищи — мнимая «морена», явно связанная с ледником Паула, нашпигована морской фауной, причем существовавшей в гораздо более благоприятных условиях по сравнению с современными на морском дне. Не могла же она, в конце концов, переползти на сушу, чтобы осваивать совершенно не свойственные ей условия обитания? В общем, по этому поводу в скромном брошенном поселке можно было созывать международную конференцию научного сообщества арктических государств по проблемам четвертичного времени. Пока мои коллеги сошлись на следующих моментах: первый — возраст образования этой подозрительной морены может быть установлен по возрасту фауны, второе — условия существования этих гребешков известны по аналогии с современными. Определенно можно утверждать, что в ту пору на Шпицбергене было гораздо теплее, что подтверждается еще и торфами, удивившими Норденшельда по соседству, в долине Рейндален. Оставалось их только найти и сравнить с условиями существования морской фауны. В любом варианте, в пору формирования торфяников и обитания пектен в прибрежных водах было гораздо теплее, и, таким образом, на повестку дня в изучении прошлого архипелага вставал вопрос о возрасте его современного оледенения… Оно могло оказаться современным, а не реликтовым, но для решения этой проблемы нужна была новая информация, причем по многим направлениям. Главным могло стать положение ледников в зависимости от высоты границ питания и количества выпавшего снега. Пока снегосъемки на плато Ломоносова и леднике Норденшельда ложились в эту схему, что было уже значительным достижением сезона, но это лишь первое, хотя и необходимое звено в решении проблемы. Тем не менее бодрое начало настраивало нас на дальнейший поиск.