Владимир Холодковский - «Корабль изуверов» (скопцы-контрреволюционеры)

И все же час наступил: раскрыты все тайны и сорваны маски. Перед пролетарским судом длинной вереницей проходят «герои» ленинградского скопческого «корабля»…

Кто они — эти люди?

Начнем с уже знакомой нам божьей старушки Елизаветы Яковлевны Тупиковой…

Ее прошлое?.. На суде она, скромно потупив глаза, уверяет, что всю свою молодость «в горничных прожила у богатой тетки».

Однако кое с кем из свидетелей по делу (например, с одним монтером, который, через провинциальных скопцов попал к ней в жильцы и которого она исподволь готовила к посвящению, подсовывая ему скопческую душеспасительную литературку) — старуха была откровеннее:

— Разве нынче жизнь? Даже продуктов нету! Разве я раньше-то такую жизнь знала? Да у меня один родственник при дворе штабс-капитаном был… Я богато жила… Одной крупчатки в голодный-то год 33 мешка в саду под яблоней припасено было, да большевики, будь они прокляты, отобрали!..

Впрочем, Тупикова потеряла из-за революции не только крупчатку, но и капитал. В момент национализации банков на текущем счету у бывшей «горничной» Тупиковой оказалась кругленькая сумма в 35 тысяч рублей. А недавно, при обыске во время ликвидации «корабля», у Тупиковой были найдены залежи царских денег и целый склад часов и меховых вещей — 8 шуб, 4 шапки, 5 муфт и т. д.

— Ну, что-ж, сберегла от трудов своих, — бормочет старуха и нравоучительно добавляет:

— Деньга родит деньгу…

И слова эти лучше всяких признаний дорисовывают ее прошлое и подлинное ее лицо — лицо старухи процентщицы.

Елизавета Тупикова не случайно появилась в доме на Ковенском. Она уже давно и «по праву» занимает там первое место.

После смерти «кормчего», — известного банкира Никифорова, — в столичном «большом корабле» наступил «кризис власти». Прошли те прекрасные денечки, когда под сенью скопческого ковчега равно процветали и уживались к обоюдной выгоде — графская корона Игнатьевых и тугой кошель пресловутых банкиров-братьев Бурцевых, «голубая кровь» рюриковых родов и потное золото купеческих кованых сундуков, аристократическая спесь каких нибудь Хитрово и паучья стать хитрованских ростовщиков… За отсутствием более достойных кандидатов в управление «кораблем» вступила «корабельная сестра» покойного кормчего, питерская мещанка-домовладелица Васса Афанасьева.

Когда-же в 1927 году Васса последовала за своим «духовным братом», она «завещала» и власть, и дом на Ковенском своей любимице Елизавете Тупиковой.

Сама Тупикова, правда, в свое время уклонилась от высокой чести облечься в «белую ризу». Но это не помешало ей стать любимой пророчицей богатых скопцов, а впоследствии «законной наследницей» особняка на Ковенском, который она предоставила в полное распоряжение секты.

Здесь находился «собор» и центр ленинградского скопчества. Здесь, как выяснил произведенный следственными властями обыск, хранились его «святыни»: серебряный ларец с ветхой грязной тряпочкой, по преданию — кусок окровавленной рубахи самого Шилова, одного из «мучеников» скопчества; большие масляные портреты «апостолов» — Селиванова, Акулины Ивановны, Шилова. Здесь-же оказалась целая портретная галлерея русских царей; разные безделушки «в память 300-летия дома Романовых» и платки с надписью «боже царя храни»…

Второй фигурой в доме 8/10 по Ковенскому был старый друг и жилец Елизаветы Тупиковой — Василий Кузьмич Марков, служивший дворником при 1-ом отделении милиции и потому хранивший вид строгий и недоступный.

Для пущей важности и ради пользы «святого дела», — чтоб отвлечь от особнячка на Ковенском подозрения посторонних, — старик любил даже намекать, что он — человек советский, сознательный, почти марксист и даже без пяти минут кандидат в партию.

Свой «марксизм» он, очевидно, производил от фамилии «Марков»… В свободное от милицейской службы время. Василий Кузьмич любил перебирать свои старые процентные бумаги и золотые царские пятирублевки и с увлечением читал подлейшую антисемитскую книжку — «Протоколы сионских мудрецов».

Он также был «пророком» и с большим успехом распространялся на радениях на излюбленную им тему по поводу «английской эскадры в Балтийском

— море», пока старуха Тупикова, захлебываясь в кликушечьем усердии, вещала о царской короне, что «скоро, скоро над Рассеюшкой зазолотится», и призывала на большевиков небесную «метлу»…

Однако не маститая Тупикова и не «марксист» Марков были фактическими руководителями ленинградского скопческого «корабля». Гораздо более значительной личностью являлся Константин Алексеевич Алексеев.

Один из «птенцов» самого Никифорова, когда-то сиделец в его меняльной лавке, позднее владелец ювелирного магазина под № 29 в Гостинном Дворе — Алексеев, по его словам, сызмальства интересовался всякими религиозными течениями, беседовал с баптистами, ходил по монастырям, но нигде не находил утоления обуревавшему его «духовному голоду», пока покойный Никифоров незадолго до революции не открыл ему «тайну спасения».

Революция прервала дальнейшие религиозные «искания» Алексеева: он обратился к делам земным и более доходным. За время своей службы у Никифорова Алексеев, как с благоговением рассказывали на процессе старые скопцы, «сумел нажить себе по копеечкам пять тысяч рублей серебром и золотом»… Эти «сбережения бедного труженика» весьма пригодились ему: Алексеев занялся махинациями с валютой, скупал «рыжики», менял в подворотнях червонцы и «доработался» до того, что в 1925 году был за спекуляцию административно выслан на 3 года в Сибирь.

Тут, поневоле обратившись вновь к вопросам спасения души, он и произвел себе, будто-бы, собственноручно при помощи ножа от фуганка и молотка, вторичное оскопление, став таким образом «скопцом большой печати» и этим, вероятно, снискав себе по возвращении из высылки еще больший почет и влияние среди своих «братьев во христе».

Алексеев проживал не в Ковенском переулке, а в уединенной даче где-то в Лесном, но постоянно появлялся в «соборе». Он был не только искусным проповедником, но и управителем, и пользовался в секте громадным влиянием. Он вел все дела «корабля», сносился с Москвой и другими центрами скопчества, давал руководящие инструкции и указания рядовым членам «корабля»:

— «Будьте кротки, как голуби, и мудры, как змеи!»

Этот двусмысленный евангельский завет Алексеев сделал основой своего поведения. В этом смысле Алексеев воплощает в себе во всей чистоте обычную фигуру скопца, с его характерным мнимым смирением, заискиванием перед сильными мира сего, с его лицемерием и лживой изворотливостью.

Когда появилось опасение, что за «кораблем» следят, это он, «мудрый, как змий», Алексеев, учил свой «актив» на Ковенском искусству запирательства на допросе; это он, как мы видели выше, давал советы, как надо «смотреть следователю прямо в глаза» и «врать, не краснея».