Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6527 ( № 39 2015)

Воплощённым символом этих перемен был, конечно, генсек Горбачёв. После своих предшественников, похожих на мумии, ожившие по важной государственной надобности, он выглядел почти юношей, говорил быстро, без бумажки, даже бормотал, улыбался и всюду таскал за собой жену Раису Максимовну, похожую на районную прокуроршу, одевшуюся для похода в облдрамтеатр. Конечно, опытные люди, пережившие не одну кремлёвскую метлу – и железную, и кукурузную, – вслушиваясь в жизнерадостный клёкот нового лидера, качали головами, не понимая, о чём, собственно, он токует и куда ведёт. Но большинству было наплевать. Народ и в самом деле застоялся, хотел перемен. А тех, кто пережил настоящие перемены, сиречь революцию, и знал, что это такое – радикальное изменение уклада, оставалось уже совсем немного. Они пытались предостеречь, тот же Молотов, но кто же слушает пенсионеров, даже выдающихся? Жизнь страны оказалась в руках Манилова, окончившего высшую партийную школу и прочитавшего под одеялом пару диссидентских книжек.

Шёл, как я уже сказал, 1986 год. До настоящей, «хлестнувшей за предел» свободы было ещё далеко. Ещё песочили на парткоме коммуниста О., пытавшегося из Польши ввезти в СССР видеокассеты с эротическими фильмами, необходимыми, как поведал он, чистосердечно разоружившись перед партией, для сочинения интимных сцен в новом романе. Ещё сажали за антисоветскую пропаганду и чтение «Посева». Ещё военная цензура упорно, раз за разом, снимала из подписного номера «Юности» мою повесть «Сто дней до приказа», но в шелесте алых знамён уже появилась усталость – так трепещут осенние листья перед тем, как опасть.

Легендарный Евгений Габрилович (РИА "Новости")

ВЕЛИКИЙ ГАБР

Вдруг позвонил режиссёр Леонид Эйдлин и сообщил, что меня хочет видеть Герой Социалистического Труда Евгений Иосифович Габрилович. Я опешил: что понадобилось от молодого писателя живому классику, автору «Машеньки» и «Коммуниста»? Так, вероятно, ошалел бы изобретатель РШУ (рогатки школьной усовершенствованной), вызванный для знакомства творцом АКМ (автомата Калашникова модернизированного). Я помчался и с трудом нашёл Дом ветеранов кино (ДВК) на Нежинской улице, где мэтр обитал после смерти жены, всю жизнь продержавшей его даже не в ежовых, а в дикообразных рукавицах. Матвеевское в ту пору ещё не сообщалось с Можайским шоссе, отделённым от трассы огромным оврагом, на дне которого виднелись покосившиеся сараи и квадратики городских огородов с синими завивающимися кочанами капусты.

ДВК построили, выгородив участок на краю ближней сталинской дачи. Символично, что создатели великого советского кинематографа доживали свой бурный век в угодьях вождя, сделавшего «электротеатр» важнейшим из искусств, жёстко, надёжно и умело впрягшего синематограф в бронетелегу Советской державы. По чистым коридорам бродили знаменитые тени. На стенах висели застеклённые рисунки Эйзенштейна и Юткевича. Устроен ДВК был по последнему слову медицины и геронтологии, являя образец суперсовременной богадельни. Даже вход был оборудован пандусом для колясочников. Это полвека-то назад! Вообще, должен заметить, верхушка советской творческой и научно-технической интеллигенции умела взбить вокруг себя особый кокон комфорта, почти невероятный в условиях советского бытового аскетизма. Удобства эти нельзя было купить, а только выслужить у власти. Возможно, так оно и правильно. Если государственный муж может купить всё что хочется, зачем ему государство вместе с косоруким народом? Именно такие мысли посещают меня, когда я вижу в телевизоре иных нынешних министров.

Габрилович обитал в однокомнатной квартирке, заполненной книгами и старинными фотографиями. Широкую лоджию затеняли ветвями подросшие деревья. На столе стояла портативная пишущая машинка – вполне обычная, кажется, «Рейнметалл». Печатал мастер медленно, точно каждый раз заново отыскивал нужную букву на клавиатуре. А вот у Юлиана Семёнова, записного плейбоя советской литературы, помню, была крошечная, в две ладони, «Колибри» с перепаянным за большие деньги русским шрифтом. Отправляясь в командировку, отец Штирлица по особому разрешению выкупал полностью купе и весь путь, иногда многодневный, оглашал вагон непрерывным щёлком вполне законной машинки для печатанья денег.

Великий Габр был уже стар, скрючен, ходил с трудом, страдая ногами, но ум его кипел замыслами. Удивительно работоспособное поколение! Иногда мне кажется, талантливые люди, погибшие в Германскую, Гражданскую и Отечественную войны, сгинувшие в классовых, политических, партийных и религиозных разборках, удивительным образом передали уцелевшим свои нерастраченные жизненные и творческие силы. Возможно, существует такая ещё не разгаданная наукой закономерность, и когда в нынешних фильмах про «те ещё времена» советских энтузиастов изображают мятущимися доходягами, мне просто смешно. Не надо свою бледную немочь и душевную плесень приписывать предыдущим поколениям. Они были другими.

Сказав пару добрых слов о моей нашумевшей повести «ЧП районного масштаба», Евгений Иосифович предложил написать с ним в соавторстве оригинальный сценарий. О чём? Вы будете смеяться – о партии, точнее, о хорошем человеке, попавшем в номенклатуру. «Какая ерунда!» – воскликнет читатель, привыкший смотреть на «совок» с «хазаново-жванецким» прищуром. А вот и не ерунда! Писателей советской эпохи проблема коммуниста во власти волновала не меньше, чем вопрос престолонаследия – литераторов шекспировского круга. От личных качеств людей во власти жизнь зависит всегда. И совсем не важно, что у них в кармане – партбилет или жалованная грамота…

Конечно же, я с радостью согласился. Ещё бы – работать вместе с Великим Габром! О таком даже не мечталось! Кто не видел легендарную ленту «Коммунист» и не ронял слёзы, сострадая заведующему колхозным складом Евгению Урбанскому, застреленному ревнивым кулаком! Все смотрели и все роняли. Ставить будущую картину должен был талантливый Леонид Эйдлин, работавший до того вторым режиссёром с Сергеем Юткевичем на фильме «Ленин в Париже». Продолжительная творческая командировка в капстрану и шейный шёлковый платок придавали ему европейский вид, но судьба Отечества при этом его искренне волновала; в частности, беспокоило, что в Переделкино, где он с семьёй снимал на лето дачу Нади Леже (теперь там Зураб Церетели), перестали ходить молочницы из соседней деревни. Кстати, как-то недавно мне позвонил поэт Евгений Евтушенко и потребовал, чтобы я, пользуясь близостью к Путину, восстановил в нашем писательском посёлке почтовое отделение, как было при треклятой советской власти, а то теперь приглашения на посольские приёмы приходят к автору «Братской ГЭС» с непоправимым опозданием. Что и говорить: поэт всегда с людьми!