Сергей Лагодский - Загогулина в портфеле президента

Серьезные правительственные меры должны быть приняты для предотвращения процесса криминализации экономики. Пользуясь невмешательством правительства, уголовные элементы заполняют вакуум. Прибегают к таким криминальным методам, как заключение контрактов под угрозой потери жизни или собственности, творят незаконное судопроизводство, контролируют с помощью мафиозных структур ряд важных секторов российской экономики, занимаются подкупом должностных лиц и т. п. Таким образом, произошел переход не к рыночной, а к криминализованной экономике».

«Ход гайдаровской реформы обнаруживал все больший разрыв между обещаниями верхов и реальными результатами, — отмечал Олег Богомолов. — В апреле 1992 года работающий люд тратил почти всю свою зарплату лишь на продовольствие. И то не хватало. Жизненный уровень основной массы населения снизился более чем вдвое. И тем не менее правительство уверяло, что реформы идут успешно. В заслугу себе оно ставило отсутствие массовых протестов со стороны народа. Мол, народ все понимает и спокойно приносит жертвы во имя светлого будущего.

Что касается народа, говорил я тогда, то он реагирует по-своему. И хотя локальных забастовок достаточно, всероссийского забастовочного движения действительно нет. Недовольство людей проявлялось, пожалуй, самым худшим способом: они перестали добросовестно и напряженно работать, начинали присваивать чужое добро, обманывать государство и друг друга. Мы дошли до того, что военные стали торговать оружием, чиновники — государственным имуществом, привилегиями и т. п.

Размах криминальной деятельности в торговле, банковском деле поражает. О разгуле бандитизма и воровства личной собственности и говорить не приходилось. Моральная деградация общества представляла куда более опасную реакцию на „шоковую терапию“ и несправедливое ограбление людей, чем забастовки. Россия, как и после революции, столкнулась с крупной „утечкой мозгов“. „Что же нас поджидает в будущем?“ — спрашивал меня корреспондент „Курантов“. „При нынешней политике — только ухудшение“, — отвечал я. „Но Ельцин обещал, что к осени мы достигнем стабилизации?“ — „Я думаю, ему придется принести извинения“.

Для перехода к рынку нужны и либерализация цен, и либерализация внешней торговли, и приватизация, и реформа налоговой системы, и устранение бюджетного дефицита, и целый ряд других вещей. Но любой из компонентов рыночного перехода можно извратить, лишить экономической и социальной рациональности. Характерный пример — приватизация. Глава Госкомимущества Чубайс требовал выкупа государственной собственности, которую мы „неправильно“ считали своей, общенародной. По его мнению, недопустимо было бесплатно наделять этой собственностью граждан: что, по его выражению, с ветром принесено, то ветром и унесет. Но на что покупать? Либерализация цен и последовавшая за ней гиперинфляция лишили население практически всех накоплений, а текущих доходов едва хватало на пропитание. Чубайс разыграл блестящий спектакль с ваучерами, убив сразу двух зайцев — наделив задарма номенклатуру собственностью и превратив ее в социальную опору режима, а с другой стороны — продемонстрировав легковерным „демократизм и социальную ориентацию“ гайдаровских реформ.

Развязав в результате поспешной либерализации цен галопирующую инфляцию, российское правительство ничего не предприняло, чтобы смягчить ее губительные последствия для производства. Например, югославская или бразильская гиперинфляция сопровождались индексацией вкладов населения, оборотных средств предприятий. Поэтому экономика все-таки функционировала, и рынок был насыщен. Мы же выбрали сомнительный вариант. Огромная сумма взаимных неплатежей предприятий вызвала тромбоз всей системы денежного обращения. Кто мешал нам продумать возможные последствия намеченных шагов, хотя бы немного прислушаться к критическим голосам? Этот вопрос оставался без ответа.

К. Боровой — преуспевающий бизнесмен, увлекшийся политикой, назвал либерализацию цен проявлением величайшей социальной справедливости. Я тогда буквально взвился. „Помилуйте, господа, вы часто ссылаетесь на Эрхарда. А Эрхард, между прочим, провозгласил социально ориентированное рыночное хозяйство. Это совсем иной подход, нежели тот, который предполагает, что только рынок, свободная игра цен обеспечивают справедливость в доходах, в распределении благ. По законам дикого рынка выживает сильнейший. А в социально ориентированном рыночном хозяйстве государство вмешивается, чтобы защитить слабого, поддержать науку, образование, искусство“.

В первые месяцы реформы Е. Гайдар вооружил пропаганду несколькими экономическими мифами, служившими оправданием его политики. Один из них он не уставал повторять на протяжении ряда лет. Новое правительство-де унаследовало полностью разрушенную и разграбленную экономику, в магазинах хоть шаром покати, от золотого запаса практически остались крохи. Внешторгбанк — банкрот, валютных резервов нет, проели даже часть стратегических запасов. И только предпринятые радикальные реформы спасли страну и позволили избежать голода.

Если гайдаровское правительство пришло на развалины экономики, то как объяснить, что при неуклонно продолжающемся дальнейшем спаде производства, особенно в сельском хозяйстве, легкой и пищевой промышленности, удалось накормить страну и удержать ее на плаву? Ответ может быть только один — либо за счет огромных заимствований на Западе, либо в результате проедания несметных природных и других богатств, доставшихся реформаторам в наследство от предшествующего режима. И то, и другое имело место, и именно за счет этого, а не шоковых реформ, удалось выжить.

Другой миф относился к конфискованным в результате галопирующей инфляции сбережениям населения. Они были названы пустыми деньгами, за которыми никаких реальных ценностей не стояло, — магазины были абсолютно пусты, а стало быть, не гайдаровские реформы, а провал предшествующей экономической политики повинен в понесенных населением потерях. Инфляция-де всего лишь забрала пустоту. Эти рассуждения меня особенно возмущали своим лицемерием и цинизмом.

Будучи членом президентского Консультативного совета, я и ряд моих коллег считали своим долгом в середине 1992 года вновь обратить внимание Б. Н. Ельцина на вызывавшее серьезное беспокойство развитие ситуации в стране. Мы и раньше на заседаниях совета говорили о том, что реформы оказались плохо продуманными и приводили совсем не к тем результатам, на которые рассчитывали, высказывали предложения по исправлению положения дел. Наши мысли, как правило, выслушивались без возражений, но не принимались во внимание. По мере обострения обстановки совет начал созываться все менее регулярно, а затем и вовсе наступил длительный перерыв. Поэтому группа членов совета решила обратиться к президенту письменно со своими раздумьями и рекомендациями. Инициатором был Г. А. Арбатов, к которому я присоединился. Мы вместе составили текст обращения, которое затем подписали еще пять членов совета.