Оксана Булгакова - Караван счастья

В лагере на берегу озера — военный быт: часовые, подъем флага, ученья, политзанятия. «Искра» существует уже лет пятнадцать. И за сезон много парней изучают здесь строевые уставы, получают первые представления об армии, сдают нормы ГТО.

Виталий Гааз — один из первых выпускников-искровцев, отсюда ушел на морскую службу. Искровцем был и Владимир Ильин, призванный в армию вслед за Гаазом. Теперь оба воспитывают будущих воинов. В. Ильин — тоже рабочий, дежурный электромонтер в третьем электросталеплавильном: так же, как Гааз, как начальник лагеря, как и все остальные, о ком так тепло пишут ребята во взводных газетах.

Листаю их и нахожу много интересных строк. Хотя бы такие:

«За время пребывания в «Искре» многому научились: ходить строем с песней, выполнять приказы командиров и — что самое главное — все курсанты поняли, что такое мужская дружба, без которой просто в жизни пе обойтись».

Молодец, комиссар: дружба — это уже по его части. И кто знает, может, именно авторы этой заметки еще придут в резервный экипаж, чтобы научить уже следующее поколение великой силе — мужской дружбе и братству.

Последние зимние метели еще цепляются за Уральский хребет, а за Полярным кругом все бушует и бушует Баренцево море, и, обгоняя полярную ночь, грядут холодные рассветы. На свою непростую вахту заступают наши земляки.

Этими строчками из стихотворения краснофлотца Тихона Красовского, фронтового североморского поэта, я и заканчиваю свой рассказ о людях, с которыми соприкоснулась сердцем.

Краснознаменный Северный флот — Челябинск,

1976 г.

Североморск. Старший матрос Северного флота.

«Челябинский комсомолец» в походе.

Шефы приехали! Члены делегации молодежи Челябинской области среди экипажа именной подводной лодки.

Концерт на рейде.

Докторской диссертации Юсуфбеков не писал — степень присвоили за труды, за ту выхоженную ногами, опробованную и доказанную опытом высокогорных хозяйств науку, что обернулась спасительной для скотоводства и земледелия всей горной страны практикой.

Председатель ученого совета спросил: доктором каких — биологических или сельскохозяйственных — наук видит себя ученый: возможно и то, и другое — работы тянут не на одну диссертацию. Юсуфбеков ответил: только сельскохозяйственных.

За научными формулировками стояла четкая жизненная линия:

«Ввел систему реконструкции растительного мира Западного Памира», «Предложил и доказал возможность залужения пустынных пастбищ», «Разработал систему улучшения пастбищ и сенокосов всего Памира и Алайской долины», «В десять раз увеличил коллекцию Ботанического сада».

Это совершено не многоопытным стариком — кандидатскую защищал комсомолец, член Горно-Бадахшанского обкома ЛКСМТ. Доктором наук, членом-корреспондентом Академии наук Таджикистана он стал в возрасте, когда о нем говорили «молодой ученый», академиком — в 44 года.

…Горд и неприступен Памир. Недаром Подножием смерти именовали его жители Гиндукуша и соседней нагорной Азии. Даже птица не долетит до его вершин, даже кутас не всегда подымется за их снежную черту, ну а человек… Что может он? Не по силам слабому человеку состязаться с грозной стихией.

А люди на памирских плато жили издревле. Жили на пределе возможностей, в условиях, которые теперь принято называть экстремальными. В холоде, при недостатке трети кислорода, при сахарской сухости, когда даже снег испаряется, не успев согреть землю, — это на Восточном Памире. В недоступных горах, лишенные земли и скотины, в разреженном воздухе, отрезанные от всего мира, — это на Западном.

Но люди приспосабливались, как все живое: растения, звери. Они пасли овец и кутасов в горных пустынях, передавая маршруты пастушеских троп из поколения к поколению, от стариков к молодым. Лечились травами, горной смолой — от кишлака к кишлаку, от юрты к юрте рассказывали о чудесах исцеления и называли горные хребты, долины, где это произошло. Горцы западного Бадахшана знали дивные сады в расщелинах с плодами крупными, сладкими, яркими, словно вырастили их высокоученые садовники, только добраться до них мог не каждый.

Кочевникам Востока была хорошо знакома чудо-колючка терескен. Только, не помышляя о заготовке сена впрок, в суровые зимы, когда скот погибал от голода, они топили ею юрты. И они не были совсем знакомы с земледелием.

Дехкане же с гор вдоль Пянджа умели получить просо, горох, ячмень на малюсеньких грядках, землю для которых носили в корзинах прямо в поднебесье, куда не залетал орел и не забегал козел-нахчир. Но не пробовали они вплоть до 40-х годов двадцатого века овощей.

Не умели горцы вступать в схватки с песками, осыпями, камнепадами, целиком отдавая себя на милость природы, помня, что так было на Памире во все времена.

Но пришли в горы сильные люди, и зазвучало новое слово — «реконструкция». Пришельцы захотели подчинить себе Памир, они сказали: да, почвы в горах каменистые, но они пригодны для посевов: конечно, галечники, скалы и осыпи не очень удобны, но их можно засадить лесами, а склоны западных гор — садами, на восточных плато засеять новые пастбища, в высокогорные пустыни выгонять на зиму кутасов и овец. Они вспомнили венецианского путешественника Марко Поло: «Лучшие в свете пастбища тут, самая худая скотина разжиреет в десять дней» — и запретили согревать жилища терескеном. Питательная колючка не должна вырубаться: один кустик на высоте живет 300 лет и выкормит несколько поколений животных.