Александр Уолкер - Одри Хепберн - биография

Иденс и Донен настаивали на том, чтобы у "Парамаунта" "позаимствовали" Одри Хепберн. "Если она хочет чего-то совершенно иного по сравнению с "Войной и миром", - говорили они, по воспоминаниям Донена, - вот ей веселый мюзикл. Она, должно быть, сама так думает. Мы послали ей сценарий и три дня спустя она сказала "да". Однако переговоры на самом деле заняли значительно больше времени. Поначалу "Парамаунт" не разрешал Одри сниматься на студии-конкуренте, и тогда Донен попытался сделать "Смешную мордашку" одним из тех трех фильмов, которые Одри была "должна" "Ассошиэйтед Бритиш". Но и такой вариант тоже не прошел. И только после этого они с Иденсом нашли правильное решение: если звезда не идет к ним, то почему бы им не пойти к звезде? Так мюзикл "МГМ" стал фильмом студии "Парамаунт".

Но была еще одна проблема, на этот раз поставленная агентом Одри. Она согласилась при условии, что фильм будет сниматься в Париже. Из-за попытки уйти от налогов? Ничуть не бывало; просто потому, что она хотела быть рядом с Мелом, занятым в комедии Ренуара "Елена и мужчины". Фильм Билли Уайлдера "Любовь в полдень", в котором должна была сниматься Одри, пока Мел работал у Ренуара, только еще готовился к съемкам. "Парамаунт" оказал услугу Одри:

добился того, что съемки фильма Ренуара отложили до начала работы над "Смешной мордашкой". Отложили ради того, чтобы Мел и Одри не расставались. Подобный случай (как у Мела и Одри) был у Элизабет Тэйлор и Ричарда Бартона, когда в 1962 году они ставили под угрозу съемки "Клеопатры".

Во всех американских фильмах, где снималась Одри, с ней в паре играл кто-нибудь из знаменитых актеров. Пек, Холден, Богарт, Фонда. И при этом их слава как будто нисколько не "затеняла" ее. Она сияла не менее, а подчас и более ярко, чем они, с первого же момента появления перед камерой, словно какой-нибудь фокусник создал ее из ничего. В "Смешной мордашке" ей пришлось играть рядом с актером, который был не просто великим. Фред Астер был актером-легендой. "Снимаясь в мюзикле вместе с Фредом Астером, я реализую мечту всей своей жизни", - сказала она Луэлле Парсонс по телефону из Парижа, где она усиленно занималась в танцевальной студии перед тем, как отправиться в Голливуд на репетиции.

"Но вот в том, что она также страшно боялась, - вспоминает Донен, - она тогда никому не признавалась".

Как только прошла эйфория от мысли о том, что она будет танцевать с Фредом, ее место в душе Одри заняла тревога. И это понятно. Астера считали лучшим танцовщиком XX столетия такие авторитеты, как Баланчин и Джером Роббинс, а позднее то же самое говорил Барышников. Подобная перспектива испугала бы любого, кто хоть немного разбирался в танцевальном искусстве. Но Одри не знала (хотя Донену это было известно), что Астер тоже нервничал, думая о своем появлении на экране рядом с Хепберн. "Он был в совершенном восторге от двух ее предыдущих фильмов. Но ему было уже пятьдесят семь лет, и он считал, что уже слишком стар". Но как доказал фильм, все их опасения оказались беспочвенными.

Герой Астера, Ричард Эйвери - это имя придумано по ассоциации с именем фотографа Ричарда Эйвдона, товарища Леонарда Герше по службе в ВМС США, великолепно владеет своим искусством. В фотолаборатории он столь же убедителен, сколь блистателен в танце рядом с Одри.

В сердечных же делах персонаж Одри вел своего старшего партнера в не менее прихотливом движении чувств и с не меньшим искусством, чем то, которое показывал он в своих танцах.

Двадцать пять лет спустя восьмидесятидвухлетнему Астеру была вручена награда за достижения в киноискусстве, присуждаемая Американским Институтом Кино. Вручала ему награду Одри Хепберн. Она вспомнила о тех днях, когда они впервые встретились на репетиционной сцене студии "Парамаунт". Астер производил впечатление любезного и жизнерадостного человека, и его легкий, "воздушный" облик очень точно соответствовал музыкальному ритму танца. На нем была желтая рубашка, серые широкие брюки, вместо пояса - красный шарф, розовые носки и начищенные до блеска черные мокасины, которые, казалось, так и рвались в пляс.

"У меня возникло такое ощущение, как будто все мое тело налилось свинцом, - вспоминала Одри, - а сердце ушло в пятки. И тут внезапно я почувствовала, как он обнял меня за талию и с присущим ему неподражаемым изяществом и легкостью в буквальном смысле взметнул меня вверх. И тут я испытала тот восторг, о котором хоть раз в жизни мечтает любая женщина, - восторг танца с Фредом Астером".

До начала съемок у них было только пять недель на репетицию и запись четырнадцати отдельных музыкальных эпизодов. Причина столь жестких сроков заключалась в том, что Одри сразу же после окончания натурных съемок "Смешной мордашки" в Париже должна была по условиям договора приступить к работе над "Любовью в полдень".

Каждое утро Одри приходила к Роджеру Иденсу на репетиции песен под фортепиано. Затем она отправлялась на съемочную площадку к Стэнли Донену, который прорабатывал мизансцены перед камерой. После этого Одри шла в репетиционный зал и продолжала работу над танцевальными номерами. Запись песен заняла неделю - поразительно короткое время, если принимать во внимание их сложную аранжировку и требовательность Донена, Иденса и всей их "команды". Одним из самых сложных оказался эпизод "Бонжур, Пари", где Одри, Астер и Кей Томпсон в роли грубоватого редактора журнала типа "Вог" прибывают в аэропорт. Их всех снимают на фоне парижских достопримечательностей, иногда по отдельности, а иногда они появляются все одновременно на экране, разделенном на три части. Вот они неожиданно встречаются на площадке Эйфелевой башни там, куда поклялись не ходить, так как это - слишком "туристическое" место. Номер должен был занимать ровно пять минут, состоять из 518 музыкальных строк и проходить на фоне 38 различных видов Парижа.

Все это надо было отрепетировать и записать в Голливуде перед полным оркестром из более чем пятидесяти музыкантов, а затем воспроизвести это в виде пантомимы под звукозапись уже в Париже. Роджер Иденс страшно нервничал. "Даже для опытных исполнителей мюзиклов все эти многочисленные дубли и повторы крайне изматывающее занятие. И я боялся, что Одри не справится с этим". У Донена тоже были дурные предчувствия, но по другой причине. "Фред был великим танцовщиком. Но некоторые, включая Джорджа Гершвина, Ирвинга Бергмена и Кола Портера, считали, что его исполнение их песен было еще лучше, чем его танцы. И я задавался вопросом: "О Боже! Будет ли Одри достойна его?" Она волновалась, и Фред это чувствовал. В первых трех или четырех дублях она пропускала ноту, и нам приходилось начинать снова и снова. Это может сломить даже профессионального певца. Фред видел, что с каждым новым дублем ее волнение усиливалось. Но Фред на этот раз не прервал пение, а сразу же сам взял неверную ноту, вне всякого сомнения намеренно, а затем сказал: "Остановите, остановите... Я промазал. Извини, Одри". Это была не слишком оригинальная, простоватая шуточка, и Одри, конечно же, заметила ее, и все же она попала в цель, сняла напряжение, показала, что мы все способны ошибаться, и с этого момента работа пошла более гладко".