Андрей Савельев - Осколки эпохи Путина. Бюрократия против нации

Сурков, обличив ельцинский режим как Содом и Гоморру, стал его оправдывать: мол, «в 90-е годы были начаты громадные реформы и масса позитивного», «осваивались новые социальные практики, люди привыкали к выборам, люди учились работать в рыночной экономике», «к ведущим позициям пробились по-настоящему активные, стойкие, целеустремленные и сильные люди, материал для формирования нового ведущего слоя нации». Последнее, конечно, касается самого Суркова и всей околопутинской команды. Они так себя и чувствуют — ведущим слоем! Вели они страну исключительно через катастрофы, разорение и растление.

Путинский политтехнолог даже не замечает прямой аналогии его оценок ельцинизма с путинским правлением: «В результате все основные идеи демократии были искажены. Вместо общественной дискуссии мы получили сплошные придворные интриги. Мы получили манипуляцию вместо представительства». Путинские манипуляции народным представительством (доведенные до тотальной фальсификации выборов в 2007 и 2008 годах) Сурков скромно оставил без внимания. Зато он откровенно говорил о фальсификации президентских выборов 1996 года и потрясенно приводил слова некоего либерала, который не только не отрицал этого факта, а даже гордится им. Но не похож ли этот неназванный либерал на самого Суркова, который сделал то же самое и не на одних выборах? Ведь мы можем отнести к нему его собственные слова: «Куда делся закон и что было поставлено во главу угла, на чем основывалось это общество? И вот эти люди нас сегодня учат демократии и рассказывают нам о том, что она куда-то там сворачивается. Если тогда была демократия, тогда я не знаю, что такое демократия»».

Если путинско-сурковская «суверенная демократия» называется демократией, то что же такое произвол и тирания? На самом деле их «демократия» — это перманентный обман избирателей, перманентная пиар-революция, перманентная расправа над инакомыслием, перманентное коррумпирование народных избранников.

Сурков не скрывал своего пренебрежения к законам. Он говорил о все более изощренных технологиях власти, которые заменяют собой прямое насилие. Но при этом он забывал указать, что насилие возвращается, как только «мягкая» технология дает сбой — когда, например, по его указанию партию «Родина» повсюду сняли с региональных выборов. С его ведома по стране покатился каток политических репрессий. Прямое насилие никуда не исчезает. Тем более, когда власть готова убивать своих граждан и создает соответствующие структуры — не только явные, но и открыто действующие — такие, как внутренние войска, оснащенные лучше, чем армия.

Технология путинской власти, якобы, состоит в том, чтобы быть современной — уметь убеждать и договариваться. Но при этом убеждение заканчивается принуждением, а договор — насильственным обеспечением лояльности. Разве путинский режим в чем-то уступает ельцинскому по части грубого принуждения? Разве Путин что-то стремится доказать оппозиции? Разве он вел какой-то диалог с иной точкой зрения? Да ни под каким видом! При случае Путин расстреляет любую оппозицию, если ее не получится подавить и упрятать в тюрьмы без смертоубийства.

Нет вопросов, Путин следовал принципу принуждения оппозиции к лояльности «по возможности добровольно». При этом обманывал себя, полагая, что показная лояльность соответствует высокому уровню образования и ума. Сурков также считал, что подчинение после некоторых усилий убеждения — это и есть самый современный метод властвования. Убеждение становится просто ритуальной речью, которая не имеет ничего общего с делами. Если кто-то не убедился, прослушав речь Путина, то репрессии режим считает оправданными.

Сурковская идея перманентного усиления идеологизации общества по мере избавления от тоталитаризма — полный аналог идеи Троцкого о перманентной революции. Она позволяет понять, что Кремль планировал вовсе не выяснение нужд и мнения народа, а только идеологическое насилие — насаждение либеральной догмы через монополизацию всех «средств доставки» информации. «Силу заменяют слова», — говорил Сурков. И точно. Слова указывают на бессилие. Вся жизнь сводится к «пиару», который есть «вбивание ценностей демократии». Да так, чтобы и среди ночи разбуженный человек мог отдолдонить тезисы о правах человека, не зная на деле, что это такое. Бесплотная завеса слов — таков идеал демократии по Суркову. Он признался в этом без тени иронии.

Наставляя партийных активистов, Сурков проговаривал сценарий вполне определенного политического процесса, однажды уже прошедшего в России, но в другом направлении. Вспомним, как Горбачев сдавал компартию, чтобы обрести власть в обновленных Советах, а потом сдавал Советы, чтобы сосредоточить в своих руках административную власть, сидючи в кресле Президента СССР. Сурков полагал для «Единой России» обратный процесс: партия должна захватить все институты и «сохранить свое доминирующее положение в политической системе». Не отстоять интересы народа, не спасти страну от разрухи, не сберечь нацию, а доминировать любой ценой. От президентской власти и большинства в парламенте едросы должны были перейти к прямой партийной диктатуре — вполне советскому стилю «вбивания ценностей» средствами идеологической борьбы. А если «вбивание» будет недостаточно эффективным, власть подключит насилие — произвольно применит аппарат подавления. Так оно и произошло. Пик насилия мы еще не прошли. Рост его начался в 2006–2007 гг. Кажется, выжившим из ума идеологам хочется одно: чтобы все в обозримом пространстве было изнасиловано, и монстр олигархии только озирался в поисках новых жертв.

В порядке убеждения своих однопартийцев («вбивание ценностей») Сурков объявлял важнейшим инструментом демократии политические партии: «роль парламентской части нашего демократического механизма, роль политических партий радикально возрастает. Уверен, что инициативы партий в формировании местной исполнительной власти будут нарастать…». Надо быть совершенно лишенным стыда, чтобы толковать о гражданском обществе и тут же, перейдя в расположенный по соседству рабочий кабинет, планировать его изничтожение — скажем, отдавать распоряжения по информационной блокаде партии «Родина» и размещении грязной клеветы в СМИ против ее лидеров. Вероятно, для путинского режима это было в порядке вещей. Мораль в нем была химерой, подлежащей изживанию.

Сурков требовал от едросов увеличить давление на общество: создать класс агитаторов, постоянные группы по пропагандистскому обеспечению борьбы с политическими противниками. В каждом регионе должны быть люди, которые получают за это зарплату, которые с утра и до вечера думают о том, как насолить конкурентам, как им возразить, как их поставить в глупое положение. «Улица должна быть наша» и т. д. В конце концов, они все это сделали: заместили живую политическую жизнь своими театральными постановками, своими политическими проститутками с флагами и речевками, спущенными «сверху». Мусорные технологии — вот все, что мог предложить Сурков своей партии, стоящей на страже интересов олигархии. Она и стала производителем идеологического мусора, который потом обобщенно был назван «планом Путина».