Юрий Воробьевский - Черный снег на белом поле

Но что же это за специфическая точка зрения? Эта «точка» очень напоминает местонахождение души одуревшего наркомана.

Современный психиатр подтверждает: «Зло представляет собой небытие, имеющее свою активность в человеческой воле и через нее привносимое в мир... Скатывание «Я» в бездну хаоса, растворение личности вследствие воздействия галлюциногенов можно легко выразить одной фразой: «Небытие души, имеющее свою активность в человеческой воле»«... [21].

Опустошение души — характерное для безбожника ощущение. Недаром и Сартр описывал человека как ничто. Если Бога в сердце нет, то есть велиарова пустота. «Человек без качеств, «человек-ноль», «человек-ничто» закономерен в обществе, где сверхценностью являются деньги, выступающие той общепризнанной сверхцелью, которая превращает буквально все в средство (в том числе человека). В таких условиях стать чем-то можно лишь при помощи денег...». [8]. [31] В своем рассказе «Сон» несчастный атеист Марк Твен вкладывает в уста демонического незнакомца такие слова: «Ничего не существует; все — сон. Бог, человек, мир, солнце, луна, пустота, пронизанные звездами, — все сон, ничего этого не существует. Ничего не существует, кроме громадной пустоты — и тебя...» «Эти слова, которые легко мог произнести традиционный Сатана, являются последним литературным заявлением Твена. Они образуют мост между романтическим сатанизмом и ницшеанским нигилизмом — мост, от которого широкая дорога ведет к полной бессмыслице конца XX столетия. Книга кончается словами рассказчика: “Он исчез, а я был потрясен: ведь я знал, что он сказал чистую правду”». [50]. Своеобразное видение человеческой пустоты — в приложении к главной теме своих размышлений — предлагал Отто Вейнингер: «Еврей есть ничто в глубочайшей своей основе именно потому, что он не верит ни во что».

Пустота пытается задрапировать себя материальной активностью, имиджем и многословием. Но, как говорил преподобный Никодим (Святогорец), «...многословие отворяет двери души, через кои тотчас выходит сердечная теплота благоговеинства, тем паче это делает пустословие».

Пустота и порождает мир пустословия. Однако эта пустота постоянно хочет зацепиться за что-то, потереться обо что-то, удобно опереться на что-то реальное. «Личность, пораженная глубоким сомнением в существовании своей индивидуальности, непрерывно ищет сильных ощущений, которые могли бы продемонстрировать ей обратное». [8].

Если эта логика верна, то самыми активными борцами за права человека должны быть нелюди. Так и есть: в первых рядах здесь всегда те, кого свт. Климент Александрийский называл видимыми бесами. [32] В1968 году, во время молодежной революции во Франции, ходил характерный анекдот. На вопрос: «Если бы маоисты захотели вступить в переговоры с троцкистами, на каком языке они должны были бы говорить?» — следовал ответ: «На идише». Об активистах событий того периода см., например, [31-2]. Знаете, когда названная идея вышла на глобальный уровень? В первый день января 1968 года. ООН (точнее, дух, вселившийся в этот единый центр) объявил тот год Международным годом борьбы за права человека. Есть что-то закономерное в том, что именно 1968-ый потряс весь мир «стихийными» событиями во Франции и Чехословакии, Мексике и США.

Пустота — тот же хармсовский ноль. Ложь писательской фантазии. Ложь ведь — несуществующее. Она живет, пока в нее верят. Или хотя бы реагируют на нее. Как в случае Хармса — смехом.

Итак, под видом научного вывода Фанти заклинает разрушительную стихию: «Тщательно взвешивая слова, я считаю себя вправе утверждать, что нормального человека не существует... нормальный человек — это человек душевнобольной, в свое время он непременно даст волю и полную возможность развернуться своему безумству».

Если допустить, что это так, то величайшим пророком был именно Даниил Хармс. Он, кстати, и считал себя вестником из мира воображения. Воспользовавшись каббалистическими методами дешифровки (писатель в этих вопросах знал толк), его псевдоним можно перевести с иврита как «Даниил певец» или «Даниил-намек». [1].

Что же он напророчествовал? Помните хармсовского рыжего человека? Того самого, у которого «ничего не было»? Да и человек ли это был? Или все та же велиарова пустота? Сейчас эта пустота получила абсурдно-великую власть над людьми. Она заполняет их. Писатель Виктор Пелевин уподобляет хармсовскому «рыжему человеку» Маммону, но все же оставляет демону два отверстия. Он называет Маммону Оранусом (Огаl+Аnus=Ротожоп). По сути, это тот же Янус — у него только вход и выход, они же — его два лица. «Оранус это примитивный виртуальный организм паразитического типа... бессмысленный полип, лишенный эмоций и намерений. У него нет ни ушей, ни носа, ни глаз, ни ума. Вместо крови у него — деньги, а центральной нервной системой служит реклама»...

Предмет культа всегда заставлял адептов быть похожими на него. Так и теперь: оранусами (устроенными по типу ротана) стало большинство приверженцев либерально-рыночных ценностей. Их появление как будто и предсказал несчастный Хармс.

Хаос, как стая черных птиц, врывался в современный мир полетами фантазий художников-модернистов, по- авиационному бодрыми взлетами советских экспериментов и психоделическими улетами любителей «кислоты»...

Ведьмы 60-х годов прошлого века летали не на помеле, а на разрушительной энергии ЛСД. Наркотик даже называли «божественной сущностью».

Шарль Бодлер еще задолго до этого шабаша писал со знанием дела: «И пусть мой способ выражения, если угодно, принимают за преувеличенную метафору, но я должен признаться, что возбуждающие яды кажутся мне не только одним из самых страшных и действенных средств, которыми располагает Дух Тьмы для завлечения и покорения злосчастного человечества, но и одним из самых удивительных его воплощений».

Новые наркотики, как и подобает бесам, поначалу вызывали отнюдь не страшные, а очень даже увлекательные фантазии. Казалось, что они «успокаивают», «придают силы». Страшно подумать: с начала 60-х годов, на волне психоделической революции, к наркотикам стали приучать и американских президентов.

Только относительно недавно стало известно, что в зависимости от взбадривающих «витаминных» инъекций находился Джон Кеннеди. (Так он «поддерживал себя» и во время «Карибского кризиса», когда мир был на гране атомной войны). Позднее на наркотики был подсажен еще один президент — Ричард Никсон. Тогда же возник термин «психополитика». Джордж Буш-старший принимал хальцион. Об этом препарате известно: «Ты то абсолютно уверен в себе, то впадаешь в панику из-за внезапного необъяснимого страха. Препарат вызывает сильную пугающую забывчивость и безмятежную радость по поводу этой забывчивости». [52].