Сергей Полозков - Приватизация по Чубайсу. Ваучерная афера. Расстрел парламента

Ой, ли, вы что имеете в виду под инвестициями? Биржу? Да там цены меняются от какого-нибудь взрыва посольства США в Ливии или от высказывания Жириновского о запрете доллара. Всем непредвзятым специалистам давно ясно, что биржа это просто площадка для спекулянтов, и никакого отношения к реальной экономике не имеет. Денежные средства в реальный сектор инвестируются не так. А как?

А вот как. Если предприятие хочет получить внешние инвестиции, выпустить дополнительные акции, облигации, она нанимает фирму, которая оценит ее активы, сумеет расписать в выгодном свете и представить рейтинговым агентствам. Деньги за это берутся немалые. А агентства эти, вы думаете, они абсолютно объективно оценивают ваши возможности? И, главное, раз не рынок, а агентства решают, то чем они принципиально отличаются от Госплана, который тоже оценивает ситуацию, и решает, что и где строить?

«Агентств несколько — ответят мне, — а Госплан один». Что ж это довод, но это-то как раз и можно поправить, организовав альтернативную экспертизу. И такую конкуренцию в сталинские времена специально организовывали между КБ — разработчиками самолетов и других вооружений. Побеждал лучший.

Возмущенный рыночник сейчас же возопит: а дефициты при плане, а отсутствие стимулов к труду, а диктат производителя, а бесхозяйственность? Помню, помню, кто ж спорит. У каждой системы свои плюсы и минусы, как у каждой медали две стороны.

Но не лучше ли взять от обеих систем, и плана, и рынка их наиболее работающие механизмы, а не шарахаться из крайности в крайность?

Основными проблемами советской экономики была низкая мотивация труда, уравниловка, бюрократические формы управления, не дававшие простор здоровым инициативам. Любимым выражением позднесоветских времен, определяющим всю суть существующих бед, было: «Хозяина нет!» И первоначально, когда еще только началась перестройка, идеи по развитию инициативы трудовых коллективов активно пробивали себе дорогу. Был принят закон, в соответствии с которым, создавались советы трудовых коллективов, и они должны были заниматься реальным управлением предприятиями. Однако на практике диктат ведомств, инертность мышления людей приводили к тому, что СТК чаще всего действовали лишь на бумаге или начинали подменять профсоюзы. Появились мысли, что истинно самостоятельными предприятия станут, если из государственной собственности перейдут в собственность работающих на этих предприятиях людей. И в СССР, с его неразрушенным капитализмом общинным мышлением, с его предприятиями, которые во многом напоминали большие сельские общины, так как люди на них не только работали, но были связаны и другими формами жизни. У предприятий были свои базы отдыха и люди отдыхали вместе, крупными предприятиями строилось жилье и люди, работающие на предприятиях жили по соседству. Поэтому был очень большой шанс реализовать коллективные формы собственности.

Если чувство хозяина дает самый лучший результат при управлении предприятием, то по логике вещей лучше всего, чтобы хозяевами были очень многие.

Про этот путь, в свое время, еще Ленин говорил, заявляя, что социализм это строй цивилизованных кооператоров.

Между прочим, сторонники демократизации собственности в то время были и на Западе. И они, почувствовав возможность, внедрить эти идеи в СССР, народ которого не был развращен тогда алчностью и потребительством западного мира, ринулись к нам.

Я помню страстную лекцию Джона Симмонса, американского специалиста по этим вопросам, прочитанную им в 1991 году, в Комиссии по экономической реформе. Позднее я познакомился с Патрицио Келсо, вдовой Луиса Келсо, который сумел во времена республиканской администрации Рейгана провести так называемый закон «Об ЭСОП». Этот закон ввел существенные льготы, как собственникам предприятий, которые продавали свои предприятия работникам этих предприятий, так и самим работникам. В результате на таких предприятиях росла производительность труда, дисциплина, убыточные предприятия становились прибыльными.

Но в США таких продавцов было шиш да маленько, а в России таким продавцом могло стать государство.

Поэтому законодательство о приватизации, которое было принято в 1991 году, предполагало, что все граждане будут иметь именные приватизационные счета, которые можно будет использовать для приобретения акций предприятий. При этом мыслилось, что работники предприятий, в первую очередь, будут приобретать акции тех заводов и фабрик, на которых они работают. Но и работники государственных учреждений и структур, не подлежащих приватизации, врачи, учителя, милиционеры и т. д. также должны были получить в обмен на средства, находящиеся на их счетах, акции этих предприятий.

Логика была простая, они, как и остальные граждане, принимали участие в создании того имущества, которое предполагалось приватизировать, и лишить их такой возможности было бы несправедливо.

Совмещение собственник-работник позволяло устранить пресловутое известное ранее нам в теории, а сейчас познанное всеми нами на собственной шкуре, противоречие между трудом и капиталом.

И именно на эти наиболее прогрессивные элементы приватизационного законодательства и был направлен первый удар реформаторов.

Причем эту борьбу возглавил не Егор Гайдар — человек с невысоким волевыми качествами, а Анатолий Борисович Чубайс. Личность ныне легендарная и даже зловещая.

Дело в том, что закон о приватизации был принят еще до их прихода во власть, в июне 1991 года и даже, мало кто об этом помнит, был назначен Председатель Госкомимущества Михаил Дмитриевич Малей. Во время одного из заседаний по обсуждению проекта Малей, тогда уже человек не молодой (ему было пятьдесят), сказал мне по поводу требований, которые надо выдвигать к работникам ГКИ: «Это должны быть «херувимы перестройки», потому что будет очень велик соблазн злоупотреблений».

В корень глядел!

Как говорится, почувствуйте разницу, всем ясно, что его рыжеволосый преемник, такими вопросами себя, мягко говоря, не обременял.

В начале лета 1992 года, когда мы стали рассматривать поправки в закон «О приватизации…», предложенные Правительством реформаторов, весь спор шел вокруг двух вопросов.

Первый — это индексации основных фондов предприятий. Цены к тому времени возросли за несколько месяцев реформ раз в 20, а стоимость оборудования оставалась еще прежней. Получалось, что государственную собственность будут продавать за бесценок.

На заседании в комитете по промышленности мы по этому поводу очень жарко спорили. Я тогда заявил:

«Поймите же, благодаря вашим великим реформам стоимость основных фондов стала меньше чем стоимость оборотных».