Олег Кашин - Власть. Монополия на насилие

Когда Прохоров был просто олигархом, какие-то непонятные его качества еще можно было списать на общую загадочность олигархической души. Теперь на это уже ничего не спишешь — Прохоров проходит по категории «системные оппозиционеры» и ведет себя именно как системный оппозиционер.

Но если остальные системные оппозиционеры присутствуют в информационном поле всегда, даже когда их не просят (посмотрите на Владимира Жириновского, например), то Прохоров появляется только тогда, когда это действительно нужно. Он бы, я уверен, не появлялся бы вообще, у него ведь на лице написано безразличие ко всем этим «ОккупайАбай» и Pussy Riot, но вот зачем-то появляется каждый раз.

Я не хочу обобщать, я уверен, что есть достаточное количество людей, которые верят политику Прохорову, в конце концов, в марте за него проголосовали миллионы, но все же — кто был на Болотной площади, кто следит за настроением «рассерженных горожан», тот подтвердит, что для этих людей Прохоров — не тот человек, за которым они бы хотели идти и кого хотели бы поддерживать. При этом вполне очевидно, что именно этой аудитории адресовано каждое новое выступление политика Прохорова.

Я даже не знаю, к кому именно я сейчас обращаюсь, но почему-то уверен, что он меня или слышит сам, или ему передадут. Пожалуйста, оставьте Прохорова в покое, не звоните ему больше, не просите делать никаких «громких заявлений» и «политических инициатив». Не заставляйте его создавать партию, не заставляйте его говорить о Pussy Riot.

Поймите, это все равно ни ни кого не действует, а только злит или смешит. Ну и Прохорова жалко — он мог бы спокойно тратить свои деньги, а вместо этого снова изображает оппозиционного лидера. Оставьте его в покое, не звоните ему. А если ему действительно захочется что-то сказать, он скажет это сам, и мне кажется, в этом случае его сразу услышат и поймут.

4 июня. Я не очень верю, что инициативе Андрея Исаева по поводу «Всероссийского дня разрешения трудовых споров» будет дан ход. Это и по нынешним меркам слишком эксцентричная инициатива. Но в любом случае кроме заявления Исаева на федеральном уровне никакой реакции на новочеркасскую годовщину не было, и это само по себе показательно.

Даже для советской истории новочеркасские события — случай беспрецедентный. Советская власть все-таки не каждый день размазывала печень своих подданных по асфальту, тем более с помощью танков, и полувековая годовщина трагедии все-таки заслуживала чего-то большего. Но президент не возлагал венков к проходной новочеркасского электровозостроительного завода, и памятника с вечным огнем тоже не открыли, и ни мемориальных выставок, ни даже кинопремьер — ничего, только выступление Исаева.

Предложение «днем трудовых споров» увековечить память о подавленном с помощью танков рабочем восстании звучит кощунственно, но вряд ли Исаев хотел сознательно поглумиться над погибшими в 1962 году. Скорее это случай перехода количества в качество, и депутата Исаева стоит понять. Он ведь всегда, семь дней в неделю и 24 часа в сутки живет в системе ценностей «Единой России». Партийное двоемыслие — это воздух, которым он дышит.

Я уверен, что Исаев просто не заметил, как странно прозвучало его предложение по поводу «Дня трудовых споров». Он ничего плохого не имел в виду, он просто ничего не заметил. Когда повторяешь, что выборы у нас честные, что оппозиция состоит из агентов Госдепа, а бюджетники на лоялистских митингах — это граждане, в искреннем порыве поддерживающие власть, — когда каждый день называешь черное белым, а белое черным, в какой-то момент уже перестаешь отдавать себе в этом отчет.

Он предложил сделать профсоюзным праздником годовщину самого кровавого в мирной советской истории столкновения власти и граждан, и просто не заметил, насколько нелепо и мерзко это звучит. Точно так же директор новочеркасского завода Курочкин не понял пятьдесят лет назад, что не так в его фразе про пирожки с ливером, которые нужно есть, если не хватает денег на мясо.

1 июня. Социальная реклама, призывающая людей больше читать, предназначена для тех, кто и так читает; то есть трудно представить себе человека, который изменил бы свои привычки и стал бы читать книги под воздействием социальной рекламы. Впрочем, и курильщика, бросившего курить после встречи с антитабачным билбордом, представить тоже сложно. Наверное, социальная реклама вообще нужна не для этого. Не для того, чтобы делать людей лучше, а для того, чтобы брать призы на фестивалях социальной рекламы, осваивать выделяемые на социальную рекламу бюджеты и заодно демонстрировать, что местные власти озабочены разными социальными проблемами.

Социальная реклама — это классический случай совершенно бесполезного явления, что-то вроде «архитектурных излишеств», которые ни для чего не нужны, но без них как-то тоскливо. И по-настоящему оценить качество социальной рекламы можно не по тому, сколько людей на нее купилось, а по каким-то более субъективным признакам. Например, ее можно сравнить с какой-нибудь другой социальной рекламой. Лучше всего с той, которая была раньше. И если говорить о рекламе чтения, то у меня в связи с ней есть личный журналистский опыт, которым самое время поделиться.

Дело в том, что я хорошо помню, как выглядела московская социальная реклама, пропагандирующая книги и культуру чтения, три года назад. Я думаю, вы тоже ее помните. Просто не сразу было понятно, что это социальная реклама. Я сам узнал об этом случайно. Брал интервью у одного писателя, книги которого рекламировались тогда буквально на каждом перекрестке, и спросил — неужели эта реклама окупается? Автор меня успокоил: «Реклама обошлась очень недорого. Эти билборды укладываются в концепцию правительства Москвы по пропаганде книг и культуры чтения и идут как социалка». Я потом специально ходил проверять — действительно, на каждом билборде был напечатан маленький герб Москвы с подписью — «При поддержке правительства Москвы».

Книги, которые рекламировались таким хитрым способом, назывались «Мифы о России» — «О русском пьянстве, лени и жестокости», «О русском воровстве, особом пути и долготерпении» и так далее. Это были книги Владимира Мединского, который теперь работает министром культуры, а во времена Юрия Лужкова он возглавлял исполком московского отделения «Единой России», и я помню, как мы с редактором журнала «Власть» три года назад придумывали формулировку, которая объясняла бы связь между социальной рекламой и политическим статусом Мединского, но не была бы поводом для судебного иска. Может быть, конечно, это тоже миф о России, но русская коррупция устроена так, что все все понимают, но если сказать об этом прямо, тебя потащат в суд, и ты проиграешь.