Александр Проханов - Алюминиевое лицо. Замковый камень (сборник)

– Вот как? – рассеянно спросил Зеркальцев, стараясь вспомнить, какой была последняя фраза, посланная им в эфир. – Я полагал, что в Красавине в чести иные забавы.

– Вы правы, Петр Степанович, мы все ценим истинное искусство, настоящее актерское мастерство. – Степов изобразил рукой всплеск возле сердца, означающий актерское вдохновение. – Завтра в моем домашнем театре мы даем пьесу моего собственного сочинения, которую будут играть лучшие дарования города. Приглашаю вас, вы не будете разочарованы. Однако то, что вы сейчас увидите, не является простым собачьим боем, отвратительной и свирепой грызней, невыносимой для изысканного чувства. Этот бой, если угодно, имеет магический смысл. Вы помните, старец Тимофей предсказал, что два зверя сойдутся в беспощадной схватке, изгрызут друг друга и вместо них взойдет на престол царь с серебряным лицом? В некотором роде мы воспроизводим смертельную схватку двух зверей, премьера Евгения Ростиславовича Хлебопекова и Льва Даниловича Арнольдова, нашего президента. Мы как бы торопим события, ускоряем ход истории, приближаем их взаимоуничтожение и воцарение среброликого царя.

– Странно, что премьер и президент стали непримиримыми врагами. Казалось, их связывает нежная дружба. – Зеркальцев все не мог вспомнить последней фразы, которую послал в эфир, и она шелестела в нем, как попавшая в паутину стрекоза.

– Быть может, и была нежная дружба. Говорят, когда Евгений Ростиславович Хлебопеков был президентом, Лев Данилович Арнольдов ногти у него на ногах подстригал. Поэтому и стал преемником. Именно эти самые ногти Льву Даниловичу покоя теперь не дают.

Боится, если Евгений Ростиславович станет опять президентом, то придется ему опять ногти стричь. А он уж отвык. Вот они и бьются насмерть. Как пророчил старец Тимофей: «И будет коготь его на нем, и не усомнится».

– А правда, – спросил Зеркальцев, отчаявшись вспомнить ускользнувшую из памяти фразу, которая растаяла в дыму забвения, оставив по себе легкую боль, – правда, что в вашей усадьбе находится «бронированная комната», где содержатся записи вашего родственника, служившего у старца Тимофея?

– Правда. Комната тщательно охраняется, чтобы пророчества старца, которые еще предстоит разгадать, не попали в руки врагов России. Иначе враг может дать такие толкования, что России будет нанесен немалый вред.

Они умолкли. Пространство между шатрами, окруженное прозрачной металлической сеткой, было пустым. Бурьян был тщательно выкошен. На скамьях расселись зрители, принимая от слуг бокалы с охлажденными фруктовыми соками. Зеркальцев видел Лагунца, который вновь надел свою княжескую ленту. Голосевич серебрился своим царственным лицом. Отец Антон солидно разглаживал рыжую бороду. Макарцев что-то втолковывал графу из МВД, который слушал его с упрямым несогласием.

Внезапно в небе послышался стрекот. Над полем появился тихоходный биплан, который стал совершать круги. От самолета отделился темный комочек, полетел к земле, над ним раскрылся полосатый парашют, и все наставили бинокли и лорнеты на парашютиста.

– Это опять наш губернатор дурит, – неодобрительно заметил Степов. – Видать, «конкретные товарищи» велели ему народ позабавить. А ведь он каждый раз головой вниз приземляется. Сколько можно?

Опасения Степова оправдались. Парашютист приземлился на голову. Его поволокло по бурьянам, и он лежал без движения под пузырящимся куполом. К нему поспешили на помощь, распутали стропы, стали приводить в чувство, пока наконец он не поднялся и, хромая, не пошел к трибунам.

На площадку вышел герольд в клетчатых чулках, коротком плаще и малиновом берете. Поднес к губам золотистый горн, и поле огласилось боевыми медными звуками, от которых затрепетали сердца. Из красного шатра вышел жокей, похожий на хоккеиста, в кожаных гетрах, наколенниках, решетчатой маске. На длинном поводке за ним следовала собака – белый бультерьер цвета морской свинки, криволапый, с набрякшими мускулами, обрезанными ушами, в которых розовело нутро. В его костяной голове смотрели исподлобья свирепые, налитые кровью глаза. Губы свисали черной бородавчатой бахромой, среди которой иногда появлялись мокрый красный язык и острые, как сабли, клыки. Бультерьер хмуро и зло оглядел толпу, которая приветствовала его свистом и аплодисментами.

– Этот пес символизирует премьера Евгения Ростиславовича Хлебопекова, – пояснял Степов. – Многие из присутствующих делают на него ставку. Другие же, напротив, уповают на победу Льва Даниловича Арнольдова.

– А вы? – спросил Зеркальцев.

– Я верю предсказаниям старца.

Между тем растворился зеленый шатер и из него появился второй жокей, держа на поводке вторую собаку. Это был бультерьер грязно-серого цвета, покрытый черными кляксами, как камуфляжем. Его шея набухла от мышц. Толстые короткие лапы упруго поддерживали кургузое тело, похожее на авиабомбу. Глаза с вывороченными веками налились красным, как два стакана крови. Он часто дышал, и казалось, из слюнявой пасти излетает лиловый огонь.

Его приветствовали ревом и свистом. Было видно, что у него немало сторонников, как, впрочем, и у реального Льва Даниловича Арнольдова, сумевшего своими либеральными обещаниями склонить на свою сторону значительную часть общества. Зеркальцева поразило, что у обоих псов семенники набухли так, что напоминали клубни под лосинами светлейшего князя.

Псы увидали друг друга, жутко оскалились, издавая рокот танковых двигателей. Жокеи спустили их с поводков, отскочили. И собаки, толкаемые ненавистью, ринулись навстречу друг другу.

Они столкнулись, как сталкиваются лоб в лоб два грузовика. Захрустели кости, затрещала лопнувшая кожа. Клыки стучали, как отбойные молотки. Из царапин и ран хлестала кровь. Это первое столкновение было подобно предвыборным дебатам. Арнольдов защищал права человека, призывал реформировать судебную систему. А Хлебопеков обещал усилить армию и добиться подотчетности губернаторов. Позиции второго казались сильнее. Арнольдов не выдержал натиска и побежал, огрызаясь, сбрасывая со спины наседавшего Хлебопекова. Покрывая друг друга ранами, они не оставляли полемики. Волоча клок содранной кожи, истекая кровью, Арнольдов продолжал настаивать на правовом государстве и десталинизации. Хлебопеков, с перекусанной лапой, хромая, гнался за врагом, обещая запустить «Булаву» и реанимировать группу «Любэ». Они поднялись на задние лапы, и казалось, обнимают друг друга, как в добрые времена, когда Хлебопеков передавал свое президентство испытанному и верному другу, не догадываясь о вероломстве последнего. Но их объятия были объятиями смерти. Они одновременно вонзили клыки в сонные артерии друг друга и стали сжимать челюсти, мощные, как медвежьи капканы.