Александр Проханов - Алюминиевое лицо. Замковый камень (сборник)

Въехал в бор, и лесная дорога была ненаезженной, промятой, с неровными колеями, в которых чернела вода и росли синие лесные цветы. Машина подскакивала, расплескивала воду, иногда ударяла днищем об ухабы. Он постоянно менял передачи, выбирая оптимальный режим, хвалил машину, называл ее ласковыми именами, обещал на обратном пути обмыть ее озерной водой. Продвигался медленно, окруженный красными сосновыми стволами, и через некоторое время ему померещилось, что пахнуло гарью. Запах гари исчез, но вскоре усилился, и воздух впереди стал синим от дымки, в которой краснели смоляные стволы. Вершины деревьев казались накаленными, пропитанными скипидаром, смолой, муравьиным спиртом, и чудилось, что в хвое таится сиреневое пламя, и если дунет ветер, то лес вспыхнет разом с оглушающим треком.

Ему дорогу перебежали две косули. Остановились, золотистые, с тонкими рожками и тревожными глазами, а потом скачками, повторяя движения друг друга, исчезли в деревьях. В другом месте он увидел тетерку, она бежала, быстро перебирая розовыми лапами, тряся изумрудной грудью, и скрылась в кустах. Животные уходили от опасности, спасались от огня, который был невидим, но гулял где-то в стороне по лесу, пугая зверей и птиц.

У него не было сомнения, что он поступает правильно, пробираясь в глубь леса, хотя в этой неведомой глубине гнездилась беда, и он пробирался в самый центр беды. Туда направлял его неслышный зов кликуши, там были шесть монахинь, и среди них немощная схимница, которых он был обязан спасти.

Уже по сторонам сквозь стволы был виден огонь. Уже, как свечки, горели можжевеловые кусты, пуская вверх узкое прозрачное пламя. Дымилась под колесами трава, и в одном месте поперек дороги лежал корявый, горевший сук, через который с хрустом пролетела машина.

Он выскочил на поляну, окруженную пламенем. Сосняк горел, колыхая красные шары огня, в которых спекалась хвоя. Несколько деревянных строений горело, из-под крыш валил дым, из окон рвались рыжие языки. Останавливая машину на узкой, не захваченной огнем полосе, покидая кабину, он шарахающимся взглядом облетел пожар. Успел увидеть маленький, с красным блестящим отражением пруд, лежащую у воды старушку в черном заостренном балахоне с белыми письменами и крестами, рубленую, с круглыми венцами часовню, от которой валил дым и пар. Несколько монахинь в черном метались с ведрами, поливая стены часовни. Они мчались к пруду, черпали красную, отражавшую огонь воду, пробегали мимо лежащей старушки, налетали на часовню и плескали из ведер воду, которая ударялась о бревна, и те окутывались паром. Вода из ведер вылетала красная и блестящая, казалась жидким огнем, поджигавшим часовню. В воздухе пролетали над часовней и падали на крышу завитки горящей хвои, пепел, пылающие сосновые веточки. Женщины заслоняли локтями лица, защищались от летящих угольков и обжигающих чешуек. Надрывно бежали к пруду, поскальзывались и падали на истоптанной глине.

– Бросайте свои ведра! К машине! Сгорите все! – Зеркальцев преградил путь женщине, бегущей с пустым ведром к пруду. Но та увернулась, как шальная, посмотрела на него круглыми, как у птицы, глазами, гибко наклонилась над прудом:

– Нельзя уйти! Часовня сгорит! В ней Державная Божья Матерь! Сгорит икона, и Россия сгорит! – зачерпнула воду и, изгибаясь, засеменила.

– Так берите икону, и уезжаем!

– Нельзя, ее в стене кованые гвозди держат! – крикнула она, оглядываясь. Подскочила к часовне и плеснула красную, как кисель, воду на дымящие венцы. А к пруду уже бежала другая.

Зеркальцев, не понимая, стоял, слыша вокруг рев лесного пожара, закрывая глаза от раскаленных летящих частичек. Старушка в облачении схимницы лежала на берегу, белели на балахоне кресты и надпись, круглился безглазый череп с костями, и Зеркальцеву сначала показалось, что старушка мертва. Но она моргала бледными, с остатками синевы глазами и что-то шептала. Быть может, ей казалось, что наступил конец света и сгорают земля и небо.

– Надо уходить, немедленно! – Он крикнул другой монахине, подбегавшей к пруду. – Дорогу горячим лесом завалит – и нам всем хана!

– В часовне Державная Божья Матерь стоит! Она сгорит, и Россия сгорит! – ответила женщина, черпая из пруда воду, казавшуюся огнем, и побежала к часовне, роняя из ведра красные капли.

Он стоял ошалело, не понимая, что происходит. И вдруг сквозь воющий огненный ветер, треск шипящей смолы понял, что в часовне находится икона, которая, по представленьям монахинь, олицетворяет судьбу России, и они, спасая икону, спасают Россию и не уйдут отсюда живыми, если иконе суждено сгореть. Здесь, в глухом, забытом людьми скиту, вершится судьба России. Пять слабосильных женщин спасают огромную страну, ее города, реки, ее народ, ее судьбу, которая оборвется, если огонь проникнет в часовню. И эта мысль, которая в первую секунду показалась безумной, вдруг обнаружила свой громадный смысл, свою ослепительную истину, открывшуюся ему, Зеркальцеву, на этой горящей поляне.

Он увидел в пруду полузатопленное мятое ведро. Схватил его и, огибая, схимницу, помчался к часовне, плеснул воду на резной наличник, вокруг которого клубился дымок. Монахини почти не заметили его, приняли его появление как должное, усмотрели в нем еще одного работника, посланного Богом им в помощь и поддержку.

Они бегали от пруда к часовне. Машина стояла поодаль, отражая черным лаком близкий красный пожар, и он чувствовал, как накаляются сталь и стекла, как нагревается в баке бензин, как близок момент, когда грохнет взрыв и ХС90 оттолкнется от земли всеми четырьмя колесами и замрет в громадном клубке огня. Но он продолжал бежать к пруду, падал, черпал дырявым ведром воду, нес к часовне бьющую из дырки струю, плескал и снова бежал. Он не испытывал страха, а небывалый предсмертный восторг, какой, должно быть, испытывает бегущий в атаку пехотинец, зная, что смерть не страшна, а есть нечто более важное и громадное, чем твоя смерть. Он знал, что от него зависит судьба страны, которой он безразличен и для которой безвестен. И тем сильнее был его восторг, тем больше он обожал этих женщин, которые вместе с ним готовы умереть ради вековечной красоты и любви.

Он вдруг увидел у входа в часовню топор. Схватился было за железное острие, но обжегся. Перехватил топорище и вскочил в часовню. Она была полна дыма. Сквозь узкое оконце рвались дымные синие лучи. И в этих лучах на стене, окруженная рушниками, стояла икона. На алом троне в золотом венце восседала Богородица, держа на коленях младенца, в руках которого красовались скипетр и держава.

Зеркальцев на мгновение замер, пораженный красотой и величием сгоравшей в огне иконы, словно сгорала и навеки исчезала великая страна, которую не смогли уберечь все ратники, святые и полководцы, все цари и вожди, и он, Зеркальцев, один сможет выхватить ее из огня.