Валерий Шамбаров - День народного единства. Преодоление смуты

Но бесчинства карателей вызвали новую вспышку восстания. Как сообщает украинский летописец, «видя козаки, что ляхи умыслили их всех вырубить, паки поставили гетманом Остряницу». Он начал поднимать народ на Левобережье. Коронные войска и отряды магнатов двинулись на него. Остряница отчаянно сопротивлялся, дав сражения под Голтвой, Лубнами. Затем казаков осадили в их лагере у устья р. Сулы. Укрепившись окопами и шанцами, они долго отражали атаки. Но затем у них иссякли припасы и начался голод. А это опять вызвало внутренние раздоры. Большинство склонялись к капитуляции. Остряница с 3 тыс. сподвижников сумел прорвать кольцо блокады и ушел в Россию. Участь тех, кто не захотел идти с ним, была печальной. Они выбрали новым гетманом Путивца. Но тут же и выдали его полякам, надеясь такой ценой купить прощение. Потоцкий согласился на мир, а Путивца приказал расстрелять, однако и выдавших его повстанцев не помиловал. Едва они покинули укрепления, их разделили на группы, обезоружили, выстраивали на коленях и рубили головы всем до единого. Заодно это позволило Потоцкому удовлетворить своих солдат за счет имущества перебитых.

Запорожские и днепровские казаки, не попавшие в эту мясорубку, были полностью деморализованы. Избрали гетманом Гуню, вступившего в переговоры с Потоцким. Он уже соглашался на все продиктованные ему условия, даже принял назначенных поляков на посты казачьих полковников. А к королю с просьбой о помиловании казаков послал чигиринского сотника Богдана Хмельницкого. Вроде договорились… Но, когда сам гетман с киевским сотником Кизимом и большой свитой прибыл в Варшаву для принесения присяги, их схватили. Гуню, Кизима и его сына публично забили насмерть палками, десятки сопровождавших их были четвертованы и повешены на крючьях под ребро.

Последний рецидив восстания возглавил Полтора-кожух. Он собрал отряд на р. Мерло — уже на самой границе с владениями крымских татар. Но, узнав, что на них идут поляки, казаки разбежались. Хотя и польскому войску не повезло, дело было уже зимой, и многие сгинули в степях от морозов. А сейм принял «ординацию» — закон, вводивший новый режим управления на Украине и означавший полный конец всех вольностей. Число реестровых сохранялось в 6 тыс., но они теряли право выбирать гетмана и старшину — должности становились назначаемыми. На Украине размещались коронные войска, местное управление передавалось польским чиновникам. Восстанавливалась крепость Кодак, а в Сечи расположился польский гарнизон.

Многие эмигрировали — на Дон, в Россию. На Дону рос городок Черкасск, основанный полвека назад выходцами из Запорожья. А польские послы в Москве, Стахорский и Раецкий, жаловались Михаилу Федоровичу, что на Русь ушли 20 тыс. человек. Но царское правительство заняло твердую позицию и выдавать беженцев отказалось. С одной стороны, отдать православных страдальцев на расправу «поганым» было бы непростительным грехом. С другой — такие люди, привычные владеть саблей и самопалом, были как нельзя кстати для освоения и защиты степных границ. Острянице с его отрядом выделили землю для поселения, и они основали г. Чугуев. Точно так же принимали других беженцев, и ими стала заселяться так называемая «слободская украина» — территории, лежащие южнее новых «засечных черт», то есть правительство работало на будущее, не собираясь останавливаться на рубеже белгородской линии и начиная освоение земель уже за ее пределами. Чтобы постепенно готовить следующие «шаги» на юг…

Готовили на будущее и другие шаги — учитывая неизбежность грядущих столкновений с Речью Посполитой. И в пику польской политике ущемления украинцев правительство предпринимало меры, чтобы сблизить с русскими и расположить к Москве православных подданных Владислава. В том же 1638 г. Михаил Федорович даровал украинским казакам (но не полякам!) право беспошлинно торговать в Курске и еще нескольких порубежных городах.

Ну а пока приходилось поглядывать в сторону других врагов — международная обстановка менялась. Мурад IV под Багдадом потерпел неудачи в нескольких приступах, но затем применил другой прием. Вокруг крепости стали насыпать огромные валы, выше ее стен. На них установили пушки, простреливавшие город, подошли валами к укреплениям, и Багдад был взят. А у Ирана в это время появился новый противник Падишах империи Моголов Шах-Джахан, завоевав в Индии все, что мог, решил развернуть агрессию на запад. Его армии вторглись в 1638 г. в персидские владения и захватили Кандагар. И Сефи I, несмотря на свое упрямство, согласился на переговоры с турками. В 1639 г. был заключен Касре-Ширинский мир, восстановивший старую границу, — персы уступали Ирак, а Закавказье делилось пополам.

Вот теперь приходилось опасаться худшего. У султана развязались руки для удара на север, А ограничиваться Азовом он не собирался. Польские дипломаты не преминули заверить его, что Речь Посполитая «казачью проблему» решила и набегов с Днепра больше можно не опасаться. И Мурад задумал решить вторую часть «проблемы» — покорить Дон и подчинить или уничтожить его население. Что неминуемо вызвало бы войну с Россией. Хотя казаки формально и не считались подданными царя, но с турецкими попытками их раздавить и овладеть их землями Москва мириться не смогла бы. К тому же в случае завоевания Дона османам легко было найти объекты дальнейшей экспансии — для них открывалась дорога на Астрахань и Казань, которую не удалось проложить в 1569 г. Султан начал готовиться к новой войне…

Россия форсированными темпами продолжала строительство и оборудование оборонительных систем. И вдобавок вдруг обострились отношения с Ираном. Сефи I, едва выпутавшись из драки с турками, тоже вспомнил о своих нереализованных планах на севере. Вновь потребовал подчинения от дагестанских князей и принялся организовывать поход на них. Горцы хорошо знали, как в Иране дерут налоги, неимоверно выросшие в период войны, и переходить в подданство шаха отнюдь не стремились, сразу отправили гонцов к царю с мольбами о помощи. Конфликт с Персией был в такой момент совершенно некстати. Тем не менее царь и Боярская дума решили поддержать подданных. Михаил Федорович назначил аудиенцию шахскому послу Аджи-беку и резко высказал претензии по поводу вмешательства в северокавказские дела. Однозначно отрезал, что Россия такого не потерпит. А затевать серьезную войну для Ирана, выдохшегося в борьбе с османами и имея в тылу индусов, было никак не с руки. Сефи опять пошел на попятную, отложив дагестанские проекты до «лучших времен». Например, когда русские сцепятся с Портой.

В 1639 и 1640 гг. в Москву прибыли и два посольства кахетинского царя Теймураза. В войне его стране крепко досталось и от турок, и от персов, а теперь Кахетия возвращалась под владычество султана. Теймураз, судя по всему, счел, что положение может изменить назревающая русско-турецкая война, поэтому подтверждал присягу о подданстве, некогда данную его предками русскому царю, сообщал, что к нему самому в подданство попросились черкесы, и просил принять Кахетию под покровительство. Но на такую авантюру правительство не пошло, ограничившись материальной помощью и дипломатическими мерами по защите закавказских христиан.