Валерий Шамбаров - День народного единства. Преодоление смуты

Родился этот стереотип под пером наемных зарубежных «ученых», понаехавших в Россию в XVIII в. на заработки и принявшихся за плату превозносить реформы Петра путем голословного оплевывания всего, что было до него. А потом их идеи развили в устойчивый штамп классики XIX в., которые историческую, народную Русь совершенно не знали, не понимали и презирали. Н. М. Карамзин объявлял русскую пляску «любимой забавой самых диких народов», а древние иконы и фрески «грубой» и примитивной мазней. С. М. Соловьев настолько ненавидел отечественные культурные традиции, что даже перешел из православия в католицизм. И делал выводы, что русский народ не обладает собственными талантами. В. О. Ключевский свысока указывал, что древнерусская мысль «не выходила за пределы церковно-православной казуистики». Разумеется, эти столпы и прошлое брались судить сугубо с позиций собственного «просвещения».

В частности, господа «западники» осуждали русских за отсутствие у них традиций европейской гражданственности и демократии. На что «славянофилы» отвечали, что русским по складу характера никакая демократия и не нужна была, они, мол, стремились только к внутренней «свободе духа». И под этим спором оказалась похоронена истина. Потому что те и другие опирались на предвзятые выводы иностранцев о «московском рабстве» — и проходили мимо фактов, содержащихся в российских законах, многочисленных сохранившихся документах и… в трудах тех же самых иностранцев: Флетчера, Олеария и др.

И оказывается, что Россия была страной очень даже динамичной и энергичной. А что касается традиций гражданственности, то все получается с точностью до наоборот. На Западе демократические начала стали более-менее широко внедряться только в конце XVIII — начале XIX в. А Русь, как уже отмечалось, вовсе не была абсолютистской державой. Главным принципом ее государственности являлась «соборность». Определений этого термина давалось много, но по отношению к моделям управления самой подходящей выглядит формулировка О. А Платонова: «Полное самоуправление в условиях сильной централизованной власти». «Соборность» происходит от слова «собор», т. е. сбор. Коллегиальное начало. И структура государства представляла жесткую «вертикаль власти» в сочетании с развитым самоуправлением на всех «горизонталях».

Царь был не просто правителем — а в первую очередь Помазанником Божьим. Власть его была огромной, но и ответственность тоже — он отвечал за страну и за каждый свой шаг перед самим Господом! И в своих действиях был очень даже «ограничен» — нравственными нормами и требованиями православия. За его грехи кара могла постигнуть всю Русь. И вовсе не случайно важнейшие решения царь принимал не единолично, а лишь после совета со «всей землей», созывая Земские соборы, которые некоторые историки снисходительно именуют «зачатками парламентаризма». Помилуйте, да уж какие «зачатки», если только в России они обладали учредительными правами — выбирать и утверждать монархов! Ни британскому парламенту, ни французским Генеральным штатам такие права и не снились!

А в Москве в 1582 г. собор избрал Федора Иоанновича из двух кандидатур — были и сторонники Дмитрия, малолетнего и от восьмой жены, но более здорового, чем Федор. В 1598 г. собор избирает Годунова (вопреки Боярской думе), в 1599 м утверждает его династию. В 1604 г. патриарх Иов фальсифицирует решение собора об избрании сына Годунова. Лжедмитрий I русских законов, видимо, не знал или счел, что его и так посадили на престол «всей землей». Шуйский созывом собора пренебрег, за что и поплатился. Для его низложения созывают импровизированный собор, который потом выбирает Владислава. А в 1613 г. Земский собор избирает Михаила. И последующих царей обязательно утверждает «вся земля» — в 1645 г. Алексея Михайловича, в 1676 г. Федора Алексеевича, в 1682 г. собор решает, кому править: Петру, Ивану или Софье?

Царь созывал Земские соборы и в других важных случаях — для принятия законов, вступления в войну. Делегаты избирались от разных городов и сословий: от Боярской думы, от духовенства, от дворян, стрельцов, купцов, посадских. От крестьян выборных приглашали не всегда. Но уезды с селами входили в земские структуры городов, а значит, делегаты от них представляли и крестьянство. Открывалось первое «пленарное заседание» речью государя, сообщавшего, какие вопросы надо решить. Далее совещались «по фракциям» — по сословиям или местностям. И подавали «скаски» с обобщенными предложениями. Хотя при этом каждый мог подать и собственное особое мнение. Общее решение должно было быть единогласным. Но, кстати, независимо от причины созыва собора делегаты везли в Москву наказы выборщиков, сообщая о местных проблемах и нуждах. И эти вопросы тоже поднимались на заседаниях.

Однако и без всяких соборов обратиться с челобитной непосредственно к царю мог каждый россиянин! Ведь монарх бывал на людях постоянно. Ежедневно шел из дворца на службу в Успенский собор, выезжал в другие храмы и к святым местам. И Олеарий, описывая выход Михаила в храм, рассказывает, что многие люди при этом держали над головой челобитные. А специально выделенные чиновники собирали их и уносили за царем во дворец для разбора и принятия решений. Между прочим, сохранившиеся в большом числе челобитные дали повод для исторических спекуляций. Скажем, С. М. Соловьев часто цитировал эти жалобы и обобщал — вот, мол, какие безобразия на Руси творились! Хотя сами факты жалоб свидетельствуют об обратном — непорядки были не правилом, а исключением. Иначе имело ли смысл жаловаться? Причем царь реагировал — до нас дошло много челобитных с резолюциями государей и их приближенных, какие меры предпринять по данному случаю. И факты известны, как царь за своих подданных заступался. Например, в Восточной Сибири (!) у казака Дежнева администрация незаконно отобрала в казну добытые им лично меха — он написал челобитную на имя Михаила Федоровича, отправил ее в Москву по почте (!), и по распоряжению государя ему все вернули. А отсутствие подобных документов, допустим, во Франции или Польше говорит вовсе не об идеальном порядке, а лишь о том, что там подданные не имели возможности обращаться напрямую к монарху.

Остановимся и на таком феномене, как «самоуничижение» русских, именовавших себя «холопями». А современники-иноземцы, комментируя это проявление «рабства», приводят и примеры, что русские вообще не ценят свободу, добровольно вступая в рабство к тому или иному вельможе, и даже государство вынуждено бороться с подобным явлением. Тут зарубежных гостей, очевидно, подвела путаница между русской и польской терминологиями. В Польше «хлоп» означало крепостного, раба. Но в России слово «холоп» отличалось по смыслу от нынешнего и не было оскорбительным. Оно (как и «хлоп») родственно слову «хлопец», т. е. парень, отрок. А так в древности называли не только мальчика на побегушках, но и дружинника. И были холопы-рабы — прислуга, работники по хозяйству, а были такие, кто получал оружие, коня и служил в свите боярина или князя — у поляков им соответствовали не «хлопы», а «пахолки» или «гайдуки». И, ясное дело, государство с этим боролось — с ростом у знати личных дружин.