Вера Васильева - Продолжение души

Моя нижняя юбка так красива, что я, стоя в закуточке перед большим зеркалом, замерзая, не прикрытая ничем, смотрю на нее, и мне хочется чуть прогнуть спину, чтобы соответствовать моему пьедесталу-огромному кринолину, так красиво и величественно заканчивающему фигуру.

Наконец, взяв платье, художница и наш мастер по созданию костюмов Валентина Фоминишна Маркина, облачают меня в него. И, о радость! Все сходится, все пуговки застегиваются, все крючочки стягиваются!

Я в платье! Смотрю на себя... Это уже не я...

Не желая расстаться с платьем, я еще походила в нем по мастерской...Художникам пошивочного цеха тоже не хочется расставаться с этим платьем. Они любуются и говорят: "Да, в таком платье и говорить ничего не надо, оно само за себя говорит..."

И это правда. Когда найден точный по характеру персонажа, по эпохе костюм - от него уже исходит поэзия театра. Можно молчать, а фигура в платье уже уносит нас всех в другой мир...

Наконец, расстаюсь с нежностью, с любовью, с надеждой - со своим первым костюмом, и начинается примерка костюма второго акта.

Моя героиня дорвалась до столичной жизни, это может быть последний всплеск жалкого женского успеха, головокружение от видимости всеобщего внимания. Второй акт начинается почти так, как заканчивается первый: я с дочерью и компанией мужчин снова в ложе, слушаем оперу. Я и моя дочь уже другие. Петербург "пошел нам на пользу". Кричащие, но не безвкусные туалеты. Мое платье с тусклой и тяжелой позолотой кричит о зрелости, все в нем нескромно, с претензией на царственность. Но вот я смотрю на плечи и вижу, что их обнимает довольно скромное декольте, от этого плечи кажутся узкими, хрупкими и я обращаю внимание художницы на это. Она долго смотрит. Да, платье выполнено по эскизу, все правильно, оно очень красиво, но плечи хрупки - они от другого человека. Надо что-то делать! Снова поиски в царстве тканей, лоскутков, перьев, позолот, шарфов и вышивок и, наконец, кусок золотой парчи найден.

Перекрутив его, как торсаду, приложив к плечам, видим, как это меняет весь мой верх. Все становится законченным: я уже не жалкая, не хрупкая, а обвита, окаймлена золотом. Мне кажется, это то, что нужно...

Закрываю глаза на свою прозаическую прическу, вижу себя сильно набеленную, с подкрашенными щеками, с яркими губами: перезрелая красавица с последними усилиями взять от жизни наслаждения...

Как безумно хочется не разрушить своей неумелостью тот уже ясно проступающий образ.

Бережно, благоговейно снимаю платье. Вижу счастливые глаза тех, кто кропотливо это создавал. Я так им благодарна! Это миг счастья! Это театр!

Но кто знает, что будет завтра? Будет ли премьера, буду ли я? Но... лучше не буду думать об этом, отдам свое сердце этой минуте, а там - будь, что будет. Перед генеральными репетициями наступает момент, когда режиссер и актеры, уже выдыхаясь, выбиваясь из сил или, наоборот, набирая силу, открывая какие-то неведомые резервы, идут к своему финишу. Но это совсем не значит, что все хорошо, что работа окончена. Совсем нет. Это период зыбкий, почти ничто непредсказуемо, многое меняется каждый день.

Кто-то, кто казался благополучным, вдруг становится неинтересным интонации все выверены, каждый поворот тела, головы уже привычен за год работы. А кто-то вдруг прозвенит неожиданной, нервной нотой, заставит взглянуть на себя как бы другими глазами и, глядишь, все остальные уже насторожились, словно настроили свои локаторы на неожиданность, на свежесть, на правду, и сами готовы отвечать тем же.

По ходу роли у меня много появлений на сцене, но слов мало, так как я не участвую в главных больших сценах. Мы много раз меняли эти короткие появления: то в дверях, то за кулисами голос, то я пересела с места на место и т. д. Все эти мелочи надо запомнить, так как я должна это делать во время чужих сцен. Отвлечься нельзя, я напряженно смотрю, слушаю, как играют партнеры, чтобы вовремя выкрикнуть из-за кулис какую-нибудь свою фразу. Интересно пишет Алла Демидова в своей, уже упоминавшейся, книге:"Один ученый сказал: знание существует объективно помимо нас, вне того, открыто оно или нет. Наша задача - тянуться к нему и по частям его открывать. У актеров то же самое. Образы существуют сами по себе. Главное - их увидеть и понять"7.

По-моему, это очень верно. Мы тянемся к тому, что нам видится. Мне моя героиня видится переполненной желанием царить, нравиться, быть первой, быть законодательницей мод, чтобы ее салон был заманчив для мужчин, но вполне благопристоен по виду. И тут на репетиции вдруг какая-то внутренняя осечка... У одного из наших актеров, играющих эпизодическую роль, в последние дни появилось пенсне. Пенсне, конечно, репетиционное, плохое, еле держится на носу.

Но вот наш режиссер - Андрей Миронов - из зала предлагает мне: "Вера, наденьте пенсне..." Я пробую, на носу ничего не держится и в это время быстро, мучительно думаю о роли. В пенсне я чувствую себя гувернанткой. Однако ведь моя героиня не только стареющая ханжа, она также и стареющая провинциальная львица.

Поэтому предлагаю ему лорнет, висящий на шнурке. Лорнет придаст мне столичную светскость, да и те моменты, когда я одариваю кого-то из мужчин своим вниманием, с лорнетом можно сделать шикарнее, многозначительнее... что-то обещающее будет в продолжительном взгляде.

И все же я чувствую все ту же неуверенность, все так же ощупью иду к роли, то ученически выполняю то, что требует режиссер, то робко пробую свое, то так, то эдак... И это все с ролью в три маленькие странички! А что же бывает, когда роль большая! Конечно, когда-то наступает момент, и все мелочи и неувязки роли вдруг исчезают, все, что беспокоило режиссера и меня (или кого-то из нас) - куда-то уходит, испаряется. И вот я одна с ролью, которую несу на генеральной репетиции приемочной комиссии и пока узкому кругу зрителей.

На обсуждении нас, безусловно, критикуют, дают поправки, бывают разгромы и нешуточные. Но вот все доработано, увязано, все расставлено по местам и... в один замечательный день, вернее, вечер на афише загорится слово "премьера".

Остается совсем немного времени до начала спектакля. Это святые минуты... Целый день я не могу дождаться этих минут, меня нет дома, нет на улице, нет с моими близкими, я только жду, когда, наконец, я окажусь в своей грим-уборной, где около зеркала разложены любимые мною мелочи, лежит букетик цветов, кем-то бережно и любовно принесенный, висят мои божественные платья.

Наступает минута, когда я в зеркале снова становлюсь не совсем собой, а уже той, другой, а по радио слышу рокот незатихающего зрительного зала... А потом все затихает, и наступает моя настоящая жизнь-Спектакль!

ДРАМАТИЧЕСКИЙ ГОД

...Но и в театре и в жизни зияют места,