Петр Филиппов - Я был в расстрельном списке

Вернемся к любимым тезисам интеллигенции: «народ всегда прав» и «путь к лучшей жизни лежит через позицию большинства». В начале 1990-х годов тех, кто боролся за проведение в стране радикальных политических и экономических реформ, называли демократами. Что такое демократия? В переводе — власть народа. А как сам народ понимает демократию? Социологии выяснили, что и в 2010 году основная масса россиян под словом «демократия» понимала лишь «повышение уровня жизни». Есть колбаса в магазине, хватает денег ее купить и на пиво остается — значит, в стране демократия. Зарплату не выдают, пенсии задерживают — нет демократии. Что до свободы слова и собраний, права создавать профсоюзы и выдвигать своих кандидатов в депутаты, то, может быть, это и важно для интеллигентов, а для большинства россиян — нет.

Люди, как правило, не понимают степень своего невежества, своей цивилизационной отсталости. Жители Афганистана ничего не смыслят в фондовых рынках, капитализации компаний, подобные понятия вне их интересов. Можно одеть папуаса в европейские одежды, но европейцем от этого он не станет. Члену первобытного племени из лесов Амазонки неведомо европейское понятие «закон», главное для него — слово вождя.

Россияне мало чем отличаются от европейцев по уровню «материальной цивилизации» — наличию Интернета, автомашин. Но в восприятии современных институтов пропасть огромная. Для россиян закон «что дышло, как повернул, так и вышло». Указание начальника важнее, за непослушание он может и уволить. Если даже российские судьи выносят приговоры по распоряжению «сверху», что уж говорить об остальных жителях страны. Офицер полиции, получивший антиконституционный приказ разогнать дубинками демонстрантов, уверен, что, если есть приказ начальства, отвечать за противоправные действия ему уже не придется.

В европейском понимании гражданского долга общество ответственно за власть и вправе ее сместить, если она не оправдывает ожиданий или покушается на права и свободы граждан. Сместить — вплоть до вооруженного восстания. Долг народа — контролировать власть. У нас гражданский долг — это долг верноподданного. Спустя 100 лет после смерти последнего императора мы по-прежнему полагаем, что власть — наместник Бога на земле. Долг власти — напоить, накормить народ, дать работу, оборонить от особо рьяных мздоимцев и напористых инородцев. В России люди привыкли ругать власть на кухнях и писать царю-президенту челобитные.

Мы не относимся к президенту как нанятому нами топ-менеджеру, он для нас абсолютный монарх, который волен творить с подданными все что заблагорассудится, и ничего поделать с этим нельзя. Кто посмел бы контролировать Ивана Грозного и его опричников? А разве сегодня ситуация изменилась? Кто остановит произвол власти в отношении борца с коррупцией Алексея Навального? Народ? Мы — не граждане, мы подданные, «люди маленькие, от нас ничего не зависит». На что царь-президент деньги потратит — на Чечню, на Олимпиаду или на Крым — не наше холопское дело. Это европейцы создают партии, контролируют бюджеты коммун, городов и провинций. А у нас люди, борющиеся с распилом казенных денег, — исключение, они рискуют быть объявленными «иностранными агентами» и сесть в тюрьму.

Выходит, что большинство народа во взглядах и предпочтениях далеко не всегда право, как зачастую не право оно и в понимании того, что нужно делать, чтобы обрести достойную жизнь. Когда в 1991 году ребром встал вопрос о переходе к рыночным ценам, по опросам социологов 65 % россиян высказались «против». Они были против тотального дефицита, но одновременно и против рыночных цен, не понимая их тесной сцепки.

Как культура народа отражается на развитии страны? Непосредственно. В нынешнем глобальном мире тот, кто не успел модернизироваться, отстал навсегда. Не исключено, что своим холопством мы сегодня ставим крест на будущем России.

В начала 1990-х годов слабым местом Советов было отсутствие сплоченных фракций политических партий. Депутаты избирались по одномандатным округам, по мажоритарной системе, что и определяло их позицию. Входить в какую-то фракцию было не обязательно. Если претендент это и делал, то только из желания быть ближе к политическим единомышленникам. А императивного мандата, то есть ответственности за свою позицию, гарантированную исключением из партийного списка и из числа депутатов, он не нес.

Характерно, что многие депутаты, сначала поддержавшие реформы Гайдара, позже переметнулись к его яростным противникам. Почему? Они были избраны как независимые кандидаты. Стремясь быть переизбранными на второй срок, они не шли против настроения большинства. А это настроение в 1992–1993 годах становилось все более протестным. Избиратели, столкнувшись с реалиями рынка, потеряв работу и сбережения, ощущая кошельком галопирующую инфляцию, были недовольны политикой правительства реформ.

В развитых странах парламенты работают эффективно именно потому, что в их основе — политические партии и партийная дисциплина. Там принята пропорциональная система выборов по партийным спискам, или мажоритарная система, при которой кандидат в депутаты идет от партии. Ее плюс в том, что люди голосуют за известных им по жизни кандидатов, но недостаток — в том, что она не обеспечивает представительство меньшинства. Так, если предположить, что в каждом избирательном округе большинство избирателей проголосуют за кандидатов-консерваторов, то в парламенте не будет ни одного лейбориста, а значит, не будет представительства людей левых взглядов. Но мажоритарная система имеет и несомненное достоинство. Если при голосовании по спискам партий в парламент нередко попадают люди заурядные, «темные лошадки», то в округах проходят обычно личности яркие.

При пропорциональной системе во многих странах выйти из парламентской партийной фракции и остаться депутатом по закону нельзя, поэтому депутаты объективно консолидируются вокруг партийных программ и законопроектов. Но у пропорциональной системы есть свои недостатки. Она позволяет использовать «паровоз», когда список возглавляет пользующийся популярностью лидер, а остальные в нем никому не известные «серые лошадки». В 1993 году на первых выборах в Госдуму больше всего мест получила ЛДПР. Если бы голосование проводилось только по мажоритарным округам, то от ЛДПР в Думу прошел бы лишь Владимир Жириновский. В 2011 году популярность Сергея Шойгу обеспечила «Единой России» голоса избирателей на выборах в Госдуму. Но в парламенте он работать не собирался и, отказавшись от мандата, открыл дорогу к депутатскому креслу следующим по списку отставным верноподданным чиновникам.