Николай Черкашин - Последняя гавань Белого флота. От Севастополя до Бизерты

Не так давно он передал в Россию, на родину, некоторые архивные документы, которые достались ему от потомков русских морских офицеров. Среди них — дневник, куда почти сто лет назад записывал свои воспоминания молодой морской офицер с броненосца “Пересвет” в Порт-Артуре. Его страницы обгорели, дневник лежал у мичмана на столе, когда в каюте разорвался японский снаряд. Вот его последние строки: “Нагорный и Авдеев спасали мои вещи...”

А еще Александр Владимирович подарил Российскому фонду культуры картину, которая хранилась и почиталась в семье как одна из самых ценных реликвий, — акварель “Зимний Петербург” кисти Александра Бенуа. Когда-то она принадлежала их родственнику Павлу Гавриловичу Криволаю, гардемарину морского корпуса в Севастополе. В свое время картина была подарена французскому послу в России — Морису Палеологу (известно, что первой российской царицей была София Палеолог, от герба ее рода происходит двуглавый орел, эмблема Российского государства). За это потомок славной морской российской фамилии Плотто был пожалован благодарственным посланием от президента России.

— Меня почему-то интересует все, что связано с Владивостоком, хотя я ни разу там не был, — признается Александр Владимирович. — Наверное, это досталось в наследство от деда, моряка-тихоокеанца. Есть у меня большая мечта — дожить до того времени, когда будет создан Музей русской эмиграции. Мы, уходящее поколение этой эмиграции, наши дети, живущие в разных странах, и нынешние россияне должны иметь что-то общее, чтобы научиться лучше понимать друг друга и наконец-то примириться. Что, как не общий дом, объединит всех нас. Музей эмиграции как раз должен стать таким домом, открытым для всех, кто захочет туда войти, чтобы узнать правдивую, без купюр, историю своей многострадальной родины. Здесь можно будет представить богатейшую коллекцию произведений искусства, книг, фотографий, документов, просто предметов, которые хранят чье-то прикосновение.

Ведь именно из Владивостока, осенью 1922 года, хлынул второй поток русского исхода. Из города уходили вот уж поистине последние русские беженцы, не принявшие новую советскую власть. Их путь сначала лежал в Китай. Разномастная флотилия, насчитывающая 30 транспортов, под командованием контр-адмирала Старка, перегруженная сверх всякой меры военными грузами, служивыми людьми, беженцами, скарбом, взяла на борт около 10 тысяч человек. Увы, этих скитальцев небеса не пощадили, налетел жесточайший шторм, два транспорта затонули, спастись удалось немногим. Таким был финал того великого и трагического исхода.

Идея создания Музея русской эмиграции во Владивостоке родилась больше десяти лет назад. Увы, местные власти ею не зажглись. Может быть, все же стоит вернуться к этой теме. Пока не поздно».

...Но вернемся в Пирей. Мы уходим с кладбища вместе с Ириной Жалниной. Для нее сегодняшняя панихида была огромной радостью, но, похоже, растревожила и немало горьких чувств.

— Любого моряка, скончавшегося вдали от Родины, — рассказывает она, — провожали здесь в последний путь со всеми подобающими воинскими почестями. Смотрите, как описывали греческие газеты похороны скончавшегося 28 сентября 1895 года простого унтер-офицера Ивана Мазина. — Ирина Васильевна достала из сумочки блокнот: — «В больнице Занион умер вчера русский унтер-офицер Иоаннис Мазин из команды корабля “Джигит”, приписанного к Кронштадту. Панихида состоялась в 4 часа дня. Из Афин прибыл русский Архимандрит. Был также командир корабля “Черноморец” господин В.Я. Баль и другие русские и греческие офицеры в мундирах и без головных уборов. Впереди траурной процессии шел военный оркестр. Присутствовала большая группа русских моряков и местных жителей, которые сопровождали покойною до нового кладбища, где хоронят русских».

На похоронах моряка Николая Шитова присутствовал контр-адмирал С.О. Макаров. На все панихиды королева Ольга присылала венки.

В 1894 году, согласно воле покойного, на русском пирейском кладбище был похоронен князь Михаил Алексеевич Кантакузин, военный атташе Русской Императорской миссии в Греции, потомок императорского византийского рода. Он имел русское подданство, окончил Михайловскую военную академию, был многолетним командующим Финляндского военного округа. Участник Русско-турецкой войны, после ее окончания был назначен военным министром Болгарии (пробыл на этом посту полтора года). На похоронах генерал-лейтенанта М.А. Кантакузина присутствовали: российский императорский посланник господин М.К. Ону с супругой, архимандрит, главный священник русской Средиземноморской эскадры и адмирал Макаров со свитой, состоявшей из 250 военных. Позднее тут хоронили и других представителей высшего общества.

На кладбище посадили пальмы и установили монумент, привезенный из России. На огромном гранитном валуне, перевитом корабельной цепью с якорем, написано: «Русским морякам от соотечественников». Мы фотографировались возле него. Венчает глыбу чугунный крест.

Казаки перенесли останки с казачьих могил в братское захоронение Афинской казачьей станицы.

И вот что обидно: мы оказались единственной страной-союзницей из участников Наваринского сражения, потерявшей свой исторический некрополь!

Соседнее английское кладбище осталось неприкосновенным.

Прошло уже почти 30 лет с тех пор, как в Греции нет хунты. Все законы, принятые в этот период, признаны в Греции недействительными. А мы до сих пор не попросили вернуть нам нашу историю и нашу славу обратно.

Сегодня русское кладбище, столько лет остающееся без должною ухода, сами видите, в плачевном состоянии. Сохранилось только около сотни русских могил. Из десяти могил генералов русской армии, участников Великой и Русско-японской войн, шесть могил не сохранилось. Из 38 могил полковников 25 нет, не сохранилось 19 из 26 могил капитанов. Тут погребены «первопоходники», морские офицеры, казаки, священники, сестры милосердия, военные врачи, государственные деятели, литераторы, художники. Тут похоронено 12 кавалеров ордена Св. Георгия (четыре могилы не сохранились). Из четырех известных могил «первопоходников» сохранилось три. Много разбитых и ушедших в землю плит, потеряны кресты. Но благодаря заботе русской старой колонии сохранились все имена.

Иногда мне верится, что настанут времена, и снова на этом месте будет ухоженный рай с пальмами, с могилами в идеальном состоянии и со всеми написанными именами! И на торжества будут приходить, как когда-то, сотни русских и греков, и этим мемориалом снова можно будет гордиться. А иногда руки опускаются, когда вспоминаю разговоры с некоторыми нашими чиновниками: «Вам ЭТО надо, — говорят они, — вы этим и занимайтесь». И в эти грустные моменты я думаю: «А может быть, те старики, которые, умирая, хотели сохранить в неприкосновенности русскую славу и честь на этой древней земле, были последним поколением русских, у которых была совесть?»