Никита Михалков - Бесогон. Россия между прошлым и будущим

Борис Николаевич Чичерин

Критиковать несравненно удобнее и приятнее, нежели понимать. Тут не нужно напряжённой работы мысли, внимательного и отчётливого изучения существующего, разумного постижения общих жизненных начал и общественного устройства; не нужно даже действовать: достаточно говорить с увлечением и позировать с некоторым эффектом. Оппозиционный либерализм понимает свободу с чисто отрицательной стороны. Он отрешился от данного порядка и остался при этом отрешении. Отменить, разрешить, уничтожить – вот вся его система. Дальше он не идёт, да и не имеет надобности идти. Ему верхом благополучия представляется освобождение от всяких законов, от всяких стеснений…

Многие и многие оппозиционные либералы сидят на тёплых местечках, надевают придворный мундир, делают отличную карьеру и тем не менее считают долгом при всяком удобном случае бранить то правительство, которому они служат, и тот порядок, которым они наслаждаются. Но чтобы независимый человек дерзнул сказать слово в пользу власти – Боже упаси! Тут поднимется такой гвалт, что и своих – не узнаешь. Это – низкопоклонство, честолюбие, продажность. Известно, что всякий порядочный человек должен непременно стоять в оппозиции и ругаться…»

Николай Семёнович Лесков

Это написано в 1862 году. 154 года назад. Труд называется: «Несколько современных вопросов». А и, правда, – до чего же современных! Как будто всё про сегодняшний день речь. Написал это историк, публицист, профессор кафедры государственного права Московского университета Борис Николаевич Чичерин. (Кстати говоря, дядя другого Чичерина – Георгия Васильевича, того, кто долгое время был наркомом иностранных дел в РСФСР и СССР.)

Фёдр ИвановичТютчев

В том же 1862 году замечательный писатель, автор всем нам хорошо известного сказа про «Левшу» Николай Семёнович Лесков заметил:

«“Если ты не с нами, так ты подлец!” Держась такого принципа, наши либералы предписывают русскому обществу разом отречься от всего, во что оно верило и что срослось с его природой. Отвергайте авторитеты, не стремитесь ни к каким идеалам, не имейте никакой религии (кроме тетрадок Фейербаха и Бюхнера), не стесняйтесь никакими нравственными обязательствами, смейтесь над браком, над симпатиями, над духовной чистотой, а не то вы “подлец”! Если вы обидитесь, что вас назовут подлецом, ну, так вдобавок вы ещё “тупоумный глупец и дрянной пошляк”».

А в 1867 году гениальный русский поэт Фёдор Иванович Тютчев написал:

«Можно было бы дать анализ современного явления, приобретающего все более патологический характер. Это русофобия некоторых русских людей…

Раньше они говорили нам, и они действительно так считали, что в России им ненавистно бесправие, отсутствие свободы печати и т. д. и т. п., что именно бесспорным наличием в ней всего этого им и нравится Европа… А теперь что мы видим? По мере того как Россия, добиваясь большей свободы, всё более самоутверждается, нелюбовь к ней этих господ только усиливается. Они никогда так сильно не ненавидели прежние установления, как ненавидят современные направления общественной мысли в России. Что же касается Европы, то, как мы видим, никакие нарушения в области правосудия, нравственности и даже цивилизации нисколько не уменьшили их расположения к ней…

Словом, в явлении, о котором я говорю, о принципах как таковых не может быть и речи, действуют только инстинкты…»

И опять обращаю ваше внимание на дистанцию – это 1867 год. Причём сказано это не простым человеком и не записным политиком, а русским поэтом, провидевшим суть явлений, автором хрестоматийных строк:

В 1867 году Тютчев заговорил о русофобии. А через год – в 1868 году – Фёдор Михайлович Достоевский в романе «Идиот» устами своего героя, Евгения Павловича Радомского, формулирует и развивает эту мысль:

«Русский либерализм не есть нападение на существующие порядки вещей, а есть нападение на самую сущность наших вещей, на самые вещи, а не на один только порядок, не на русские порядки, а на самую Россию. Мой либерал дошёл до того, что отрицает самую Россию, то есть ненавидит и бьёт свою мать. Каждый несчастный и неудачный русский факт возбуждает в нём смех и чуть не восторг. Он ненавидит народные обычаи, русскую историю, всё. Если есть для него оправдание, так разве в том, что он не понимает, что делает, и свою ненависть к России принимает за самый плодотворный либерализм…»

В романе «Бесы» Достоевский продолжает это размышление. Оно становится объёмной, ясной, выпуклой, пронзительной и, самое главное, – провидческой мыслью. Великий писатель пишет о трагедии, ожидающей Россию в ближайшем будущем.

Так рождается потрясающий по силе предвидения диалог Верховенского и Ставрогина:

«Слушайте, мы сначала пустим смуту, – торопился ужасно Верховенский, поминутно схватывая Ставрогина за левый рукав. – Я уже вам говорил: мы проникнем в самый народ. Знаете ли, что мы уж и теперь ужасно сильны? Наши не те только, которые режут и жгут да делают классические выстрелы или кусаются. Такие только мешают. Я без дисциплины ничего не понимаю. Я ведь мошенник, а не социалист, ха-ха! Слушайте, я их всех сосчитал: учитель, смеющийся с детьми над их Богом и над их колыбелью, уже наш. Адвокат, защищающий образованного убийцу тем, что он развитее своих жертв и, чтобы денег добыть, не мог не убить, уже наш. Школьники, убивающие мужика, чтоб испытать ощущение, наши. Присяжные, оправдывающие преступников сплошь, наши. Прокурор, трепещущий в суде, что он недостаточно либерален, наш, наш. Администраторы, литераторы, о, наших много, ужасно много, и сами того не знают! С другой стороны, послушание школьников и дурачков достигло высшей черты; у наставников раздавлен пузырь с желчью; везде тщеславие размеров непомерных, аппетит зверский, неслыханный… Знаете ли, знаете ли, сколько мы одними готовыми идейками возьмём? Я поехал – свирепствовал тезис Littré, что преступление есть помешательство; приезжаю и – уже преступление не помешательство, а именно здравый-то смысл и есть, почти долг, по крайней мере, благородный протест. “Ну как развитому убийце не убить, если ему денег надо!”. Но это лишь ягодки. Русский бог уже спасовал пред “дешёвкой”. Народ пьян, матери пьяны, дети пьяны, церкви пусты, а на судах: “двести розог, или тащи ведро”. О, дайте взрасти поколению! Жаль только, что некогда ждать, а то пусть бы они еще попьянее стали! Ах, как жаль, что нет пролетариев! Но будут, будут, к этому идёт…