Евгений Витковский - Вечный слушатель

Бесхитростность мою ценя,

Так Ева слушала меня!

"Душа, - твердил я, - улови

В запретной глубине артерий

Извилистый восторг любви,

Что мной похищен в высшей сфере!

О сласть Небес! - скажу о ней,

Что меда оная нежней,

Прельстительней и благовонней...

Прими сей плод... Подъемли пясть,

Сорви, коль сам не хочет пасть

Он в глубину твоих ладоней!"

Как просто выдаст немота

Того, кто слишком щепетилен!

Запрет начальный обескрылен,

Он зову сласти - не чета:

- Шипите, чудные уста!

Позыв алчбы - уже всесилен;

Во мне, как бы внутри хлыста,

Он тек по мускулам извилин

От изумруда, вдоль хребта,

До беспощадного хвоста!

Нескорый сдвиг, но неизбежный!

План - гениален! О, шаги

К Познанью, что трудны для нежной,

Робеющей, босой ноги.

Тенями золото колышет,

Вздыхает мрамор, амброй дышит,

Порыв назначенный возник!..

Она колеблется, как ваза:

В ней созревает в этот миг

Предвосхищение экстаза!

Не представляешь ты нимало,

Какая сладость впереди!

У Древа Смерти ты внимала,

И возрастал в моей груди

Восторг высокого накала!

Приди, не приходя! Приди

На зов шиповного стрекала!

Танцуй же, тело! Услади

Себя, испей глоток от кубка:

Алчбы - довольно для поступка!

Слежу за Евой, не дыша

О, страсть, в бесплодности слепая!

О, сколь нагая хороша,

Запрет верховный преступая!

Познанья Древа - плоть живая

Сама собой впадает в дрожь,

Добро и зло передавая,

Пусть ты, земля, свое всосешь,

О прочем - нет моей заботы,

Пусть рвется в горние высоты!

Ты, Древо, Древо всех древес,

Сколь паветья твои высоки!

От мраморов холодных соки

Взнести ты можешь, Тень Небес;

Весь ком спрессованных потемок

Ветвей, листвы, - который ломок,

Но рвется в блещущий сапфир,

Чтоб там его касались хрупко

Несущий лепестки зефир

Иль долгожданная голубка;

Ты, Ствол, поешь, и пьешь тайком

От влаги, в толще недр невидной,

И золот, и неизреком,

И яростно любим ехидной,

Что Еве подала совет,

Ты тянешься в небесный свет,

И в этом - цель твоя благая,

Ты рвешься кроной в облака,

Но ни одна твоя рука

Не дрогнет, в бездну повергая,

Ты можешь, мерой выбрав рост,

О бесконечности не мыслить,

И от могил до птичьих гнезд

Одни плоды Познанья числить,

Но этот старый шахматист

Отлично знает: ты ветвист,

Дремать во злате листьев - сладко,

Он смотрит, не щадя трудов:

Он дожидается плодов

Отчаянья и беспорядка!

Я - змей великий, я пою,

Шиплю в листве, в небесной сини

Победу праздную мою,

Триумф печали и гордыни

Вот - пища людям навсегда,

Ошметья горького плода,

Убоги, перезрело-желты...

- Змей, сколь пуста алчба твоя!

До ранга Бытия низвел ты

Могущество Небытия!

КЛАДБИЩЕ У МОРЯ

"Ищи себе, смертный, у богов уменья по уму,

ступени по стопе, помни, в какой мы доле.

Не пытай бессмертия, милая душа

обопри на себя лишь посильное".

Пиндар, III Пифийская песнь, 59 - 63.

(Перевод М. Л. Гаспарова).

Спокойный кров среди гробниц и пиний,

Где ходят голуби, где трепет синий;

Здесь мудрый Полдень копит пламена,

Тебя, о море, вновь и вновь слагая!

Внимать покой богов - сколь дорогая

За долгость мысли плата мне дана!

Как тонок труд молниевидных вспышек,

Сжигающих алмазных искр излишек,

Какая тишь на пенах зачата!

Возляжет солнце над пучиной водной

Твореньем чистым истины исходной

Мерцает Время, явствует Мечта.

Минервин храм, сокровище, отрада,

Спокойства обозримая громада,

Надменный Зрак, и огнен, и суров,

Завесы чьи над толщей сна владычат!

Мое молчанье!.. Златочерепитчат

В душе воздвигнутый, Великий Кров.

Над Времени обзорною вершиной

Стою, вместив ее во вздох единый,

Во взор морской - вбираю небосвод;

О круг богов, мой высший дар приемли

Бестрепетные искры, что на земли

Верховное пренебреженье шлет.

Как для плода нет радости безбрежней,

Чем в сладость обратить свой облик прежний

Вот он вошел в уста, и вот исчез,

Так я вдыхаю дым, которым буду;

Душе сгоревшей внятен отовсюду

Прибой, представший пением Небес.

О Небо, вот я пред тобою ныне!

От праздности могучей, от гордыни

Себя отъемлю и передаю

Пространствам озаренным и открытым;

Скользящей хрупко по могильным плитам

Я приучаюсь видеть тень свою.

Душа, пред факелами равноденства

Предстань сиянью мудрого блаженства,

Оружью света ныне дай ответ,

Стань первой вновь, стань изначально чистой,

Узри себя!.. Но перед мраком выстой,

С которым власть над миром делит свет.

Лишь для меня, и лишь во мне едином,

Под сердцем, в роднике стиха глубинном,

Меж пустотой и чистым бытием,

Величье, знаю, эхом отзовется,

Чтоб горький сумрак гулкого колодца

Звенеть остался в будущем моем.

Ты знаешь ли, лжеузник сонной пущи,

Залив, решетки скудные грызущий

Слепящих тайн моих закрытых глаз

Чью плоть ничтожишь утлым приговором,

К земле костистой гнешь чело, в котором

О мертвых просверк мысли не угас.

Утешен я священным сим отрезком

Земли, что напоен бесплотным блеском,

Где светочей господствует волшба,

Здесь все одето в камень, злато, хвою,

Здесь мрамор тенью шевелит живою,

И море стережет мои гроба.

Ты, псица полыхающего солнца,

Гони отсюда идолопоклонца,

Когда, блюдя пастушеский урок,

Пасу моих могил спокойных стадо

Здесь робким голубям бывать не надо,

И любопытство ангелов не впрок.

Здесь будущему празднствовать так просто

Изглодана цикадами короста.

Здесь мир жарою пожран и угрюм,

Как вышедший из пламенного горна:

Небытием пьяна, здесь жизнь просторна,

И горечь сладостна, и ясен ум.

Спят мертвецы, - к их тайне благосклонно

Земли от зноя высохшее лоно;

Недвижен Полдень и самозабвен

Там, наверху, в пленительном безделье...

Чело, и совершенное очелье,

Я - смысл твоих глубинных перемен.

Лишь я служу тебе противоречьем,

Раскаяньем и страхом человечьим

Алмаза твоего изъян живой,

Но, мрамором придавленный в дремоте,

В корнях дерев народ, лишенный плоти,

Уже неспешно сделал выбор свой.

Расплавленный отсутствием всецелым,

Стал красной глиной облик, бывший белым,

Отъятой жизни дар - цветком возрос!

Где все, что было некогда привычным,

Единственным, неповторимо личным?

В глазах - личинки ныне вместо слез.

Стон девушки, заласканной в щекотке,

Уста, и миг стыдливости короткий,

Трепещет грудь в пленительном жару,

Кровь на губах, измученных защитой,

Последний дар, еще ладонью скрытый

Все станет прах, и вновь пойдет в игру.