Н. Денисов - Огненный крест

Вчера вечером, отдохнув после блюда жареных «камаронов», мы всем «кагалом», при прожекторах, рыбачили на знакомом пруде. Наловили – дай бог всякому. Но опять этих увесистых, тугих и серебристых морских рыбин отдали неграм-охранникам. Почему? Вновь я пытался говорить о «замечательной ухе», но в ответ – ни звука. Ни оценки улова, ни восторженных междометий, как бывает в рыбацкой компании. Всё проще, наверное: важен «процесс», не сама добыча!..

Взялись откуда-то москиты. Липнут на голые в коротких шортах ноги, больно кусаются. На месте укуса тотчас вспухает кожа, как после жальца нашей северной мошки. Вот тебе и молчаливые, «безопасные» твари, как уж давно я привык считать их таковыми!

На камнях сыро, скользко, небезопасно. Прежде чем перебраться на очередной валун, соизмеряешь прыжок иль размах шага, чтоб не оступиться, не травмировать ногу, не угодить в расщелину между мокрых валунов, где снуют эти мохноногие столюдины – крабы. Море, разбиваясь о валуны, неожиданно колко и зябко осыпает солёными брызгами. Промокает рубашка, на ней соляные разводы, материя шорт набухает густой сыростью и эти «шкары» мои фирмовые обретают жесткость брезента, давно подзабытых свойств мокрой матросской робы.

У меня, кроме удочки, еще закидушка-донка с несколькими крючками и блеснами. Размахиваюсь, кидаю моток толстой лески с грузом на конце на глубину. Устраиваюсь на камне и жду поклёвки. Опыт в этом деле у меня нулевой. Знаю ловлю иную, неводом речным и озерным, но то было на заре юности – на Иртыше да зимних таёжных водоемах. Так что проще, при теплом морском просторе, думать о постороннем, коль и интуиция подсказывает – никакой «хемингуэевской» удачи тут не светит.

Волков устроился – у него простая удочка! – невдалеке, то и дело окликает меня: «Ну как?»

Прямо перед глазами, метрах в ста от кипящего в валунах прибоя, на вздыбленном волновом гребне, возникает большая лодка- посудина, полная народа. Мужики в разномастных мятых шляпах и простоволосые – чёрные шевелюры их прямо-таки вздымаются на ветру – что-то кричат и машут руками. Ощущение – будто это не местные рыбаки, а приплывшая из-за океана флибустьерская ватага. Ну и чего надо? А ничего. Просто приветствуют собратьев, тщащихся вытащить из моря удачу. «Кета-а-ль! – кричу я со своего мокрого валуна. – Как дела?»

Вряд ли разбирают мои крики. Опять машут и кричат веселое. Лодку подкидывает как игрушечную, и она с устрашающим размахом катится через лохматый гребень кипящей пучины. Но кормщик добавляет оборотов мотору и отчаянная лодка с народом убыстряет свой ход, стремится в простор, держа форштевень под лобовой удар моря, как умеют это выполнять моряки всех времен.

Вчера после жаркого пляжа и добывания деликатесных ракушек завозникали в голове строчки. Обрадовался, зацепился за пару рифм, потом после прожекторного лова дописалось неожиданно скоро. С грустинкой почему-то... Похоже, душа сама распоряжается чувствами – в этом моём дальнем далеке.

С утра ездили с Волковым в «пыльный ящик» за покупками для Тюмени. Жаргонное это название дешевой закордонной торговой точки, придуманное советскими моряками и рыбаками, веселит и воодушевляет Георгия Григорьевича, чувствую, что и он прочно берет на вооружение сей «пыльный ящик». Тоже ведь не миллионер!

Во второй половине дня зашла Анна Иосифовна, сказала, что едет с подругой Надей в сарай. Спросила: не желаю ли я к ним присоединиться? Поняв мое недоумение, засмеялась. Стала объяснять, что сарай – это (на местном жаргоне) – большой супермаркет, сооруженный современным способом, то есть с применением конструкций, готовых блоков стен и крыши. Торговая площадь сарая, действительно, как вскоре убедился, оглушительных размеров. В сарае есть практически всё: и хозяйственные, и промышленные товары, и всякая провизия в расфасовках, какие пожелаешь. Для постоянных клиентов с пропусками – скидки на покупки очень приличные. Но торговой фирме всё равно выгодна такая постановка дела. Я сказал, что промышленные товары для моей предстоящей дороги обременительны, провизией запасаться рановато, а посмотреть стоит.

Необходимо и к месту уточнить, что хозяйство свояченицы Волкова и соседки по «кинте» держится на Аннушке. Взрослый сын её Виля, как примечаю я, больше возится в гараже и домашней мастерской со всякой электроникой, муж серьезно болен, с трудом передвигается на костылях. Звать мужа каким-то мудрёным венгерским именем. И мне странно: русского языка он не знает. Оттого, видимо, замкнут, молчалив. Мы лишь киваем друг другу при нечастых «общениях».

Аннушка, не удивился я, как все русские венесуэльцы, водит машину уверенно, даже с некоторой дамской лихостью. Так что мы скоро были на месте, и солидные женщины, предъявив свои постоянные годовые пропуска за 240 боливаров (я был пропущен «по блату», как иностранец!), рассредоточиваясь, теряя друг друга, за час едва облазив лишь половину гигантского сарая, сошлись вновь.

С полными тележками женщины подкатили к кассе. И я, упёршись перед кассой – лоб в лоб – в разномастное столпотворение горячительного, вдруг вспомнил о горбачевских запретах, отважно обзавелся парой заграничных «пузырей».

– Не отберут на таможне?

– Не должны... Но напрасно тратитесь... Да что мы, не положили б в дорогу такой гостинец из своих запасов?! – укоризненно сказала Аннушка.

– Привычка торгового моряка: зарулил к маклаку, без покупки не уходи!

...Вечером пришел старый кадет Ростислав Георгиевич Савицкий. В корпусе он начинал обучаться еще в России, а в эмиграции, в Сербии, был дядькой, то есть кадетом старших классов и воспитателем в группе малыша Жоры Волкова. И вот – наставник и ученик сравнялись судьбами.

Перед войной Савицкий окончил ещё юнкерское артиллерийское училище в Югославии, потом университет в Германии. Инженер-строитель. Прибыв в Венесуэлу одним из первых океанских транспортов, строил мосты, туннели. Как строитель метро, удостоился памятной доски на одной из станций здешнего метрополитена. «Боролся ещё, – говорит, – в те годы с местной мафией и коррупцией».