Михаил Делягин - Светочи тьмы: Физиология либерального клана. От Гайдара и Березовского до Собчак и Навального

Этот подход был закреплен XVII партийной конференцией в начале 1932 года, нацеливший страну на «завершение технической реконструкции народного хозяйства» в кратчайшие сроки в преддверии новой мировой войны, стратегическая неизбежность которой в условиях Великой депрессии не вызывала никаких сомнений.

Усилия по развитию хозрасчета в сталинский период существенно расширяют наши представления о том времени. Оказывается, попытка политической демократизации, закрепленная в подготовленной Бухариным Конституции 1936 года (и спровоцировавшая партхозноменклатуру на массовое стихийное уничтожение потенциальных конкурентов, вошедшее в историю как Большой террор 1937–1938 годов), опиралась на прагматичное стремление укрепления экономики развитием в ней элементов рыночных отношений.

Накануне Великой Отечественной войны специально собранная следующая, XVIII партийная конференция (этот формат уже тогда сам по себе указывал на важность и нестандартность решаемой задачи) вновь привлекла внимание к необходимости «всемерного укрепления хозяйственного расчета».

И он действительно применялся довольно широко, хоть в основном и под другими названиями, — и не только в ГУЛаге, но и в высокотехнологичных по тем временам отраслях, в первую очередь военно- промышленного комплекса.

Однако и без формального хозрасчета во всей сталинской экономике в целом действовал четкий принцип: при полном выполнении планов, в том числе по ассортименту, снижению себестоимости и прибылям, предприятие получало разнообразные фонды материального поощрения, включая так называемый «фонд директора», находящийся в его распоряжении. О масштабах этих фондов и их значимости для страны свидетельствовало отдельное решение, принятое с началом войны о передаче их средств в госбюджет.

Подробная проработка планов того времени обеспечивало направление энергии производственников в действительно необходимые экономике русла. Соответственно, одним из ключевых направлений борьбы складывавшегося класса партхозномен- клатуры за свои интересы было снижение степени детализации планов и изъятие из них требований роста эффективности, в частности, снижения себестоимости. Эта борьба шла десятилетия, и реформа Косыгина — Либермана под флагом перехода от излишне подробных натуральных к обобщенным стоимостным, валовым показателям стала одним из значимых успехов партхозноменклатуры. Приобретение планами все более общего характера, облегчая жизнь предприятиям и министерствам, делало экономику затратной и переориентировало хозяйственный механизм на повсеместное завышение издержек, в том числе и под флагом «внедрения хозрасчета».

Разумеется, полноценный «хозяйственный расчет», предоставлявший предприятиям определенную свободу и поощрявший их инициативу, прямо противоречил интересам партхозноменклатуры, стремящейся закрепить свое всевластие.

Однако на раннем этапе развития Советской власти, пока партхозноменклатура еще не сложилась в самодовлеющий класс и в силу внешних угроз была вынуждена сосредоточить все силы на повышении эффективности экономики, хозрасчет (как и другие элементы рыночных отношений) применялся значительно более последовательно и успешно, чем в спокойную «эпоху застоя».

Покончил с ним, насколько можно судить, Хрущев, противоречивость правления которого была обусловлена его переходным характером. Он заискивал перед партхозноменклатурой ради политической победы над сталинской «старой гвардией», вслед за Сталиным считавшей партхозноменклату- ру «проклятой кастой» и полагавшей, что она должна служить народу, а не себе, — и тут же пытался подавить и подчинить партхозноменклатуру ради укрепления личной власти. Одним из пагубных для страны направлений покупки им лояльности нового правящего класса стало искоренение ограниченных рыночных отношений, создававших не только хозяйственный, но и потенциальный социально- политический противовес власти этого формирующегося класса. Принципиальная причина провала попыток повышения эффективности социалистической экономики за счет развития рыночных отношений заключалась не только в идеологическом характере власти. С сугубо административной точки зрения рост значения материального стимулирования автоматически вел к перетоку власти из ЦК КПСС в Совет Министров, занимавшийся хозяйством.

В сталинскую эпоху, когда власть партии не была закреплена формально и опиралась на ее положение как объединения лучших людей общества, а непосредственное управление осуществлялось правительством, это не было проблемой.

Однако уже при Брежневе такой переток означал внутреннюю революцию. Последняя серьезная попытка «вернуться к ленинским нормам», то есть к управлению Советом Министров, а не ЦК КПСС, была предпринята Косыгиным в начале 70‑х годов. Тогда даже пришлось перенести на полгода пленум ЦК, чтобы не допустить мягкого, ползучего, но, по сути дела, государственного переворота.

Кроме того, «переход на хозрасчет» блокировался коррупцией, пронизавшей в 70‑е весь аппарат госуправления. Ведь введение в экономику рыночных отношений ввело бы в нее и объективные критерии принятия решений и оценки их выполнения, что снизило бы значимость лоббизма и ограничило произвол управляющих органов, а с ним и масштабы коррупции.

Поэтому попытка перехода на хозрасчет в 1979 году оказалась совсем робкой и была задавлена практически сразу же. Между тем в том же 1979 году разразился сильнейший потребительский кризис, — в том числе и из–за не подкрепленного ростом эффективности производства материального стимулирования в ходе этой попытки. Почти на трети территории РСФСР были введены карточки, и преодолеть потребительский кризис удалось лишь в 1981 году резким ростом потребительского импорта в связи с Московской Олимпиадой.

Кстати, первый полномасштабный потребительский кризис, вызванный необеспеченностью денежной массы, разразился в Советском Союзе за 10 лет до этого, в 1969 году, когда реформа Косыгина — Либермана под видом введения хозяйственного расчета усилила стимулы для завышения издержек. Это резко снизило эффективность экономики и, соответственно, сделало значимой долю «лишних», не обеспеченных товарами и услугами приемлемого качества денег населения. Именно тогда появились «колбасные электрички» в Москву.

Третий же кризис, вызванный также неадекватным материальным стимулированием и накачиванием деньгами теневого сектора в ходе горбачевской «катастройки», разрушил потребительский рынок Советского Союза в ноябре 1987 года, — и из него страна уже не вышла. (Правда, свою роль сыграли и выдающиеся менеджерские способности «развивавшего рынок» советского правительства.)