Михаил Делягин - Светочи тьмы: Физиология либерального клана. От Гайдара и Березовского до Собчак и Навального

Неработоспособность усугублял непрофессионализм, ставший визитной карточкой «грефства»: сам Министр экономического развития был юристом, пенсионными делами ведал М. Дмитриев, до 1997 года изучавший банки, реформированием естественных монополий — А. Шаронов, занимавшийся социальной политикой, а стратегическими вопросами развития — А. Дворкович, анализировавший бюджет.

Вероятно, это не случайно: разрушительная суть либеральных реформ в России исключает их проведение специалистами.

В 2007 году Греф внезапно возглавил Сбербанк, уйдя по примеру Чубайса из правительства в крупную госкомпанию. Вероятно, ему наскучила аппаратная борьба, и он захотел стать полновластным хозяином большой структуры, обеспечивающей ему легальное богатство и не административное, но социально–политическое влияние.

Сбербанк, пронизывавший повседневную жизнь большинства россиян и имеющий отделения во всех мало–мальски значимых населенных пунктах, соответствовал этой цели не меньше, чем РАО «ЕЭС России».

Реформа Сбербанка вызвала многочисленные скандалы; так, проведенный в условиях кризиса, ничем толком не обоснованный и мало кем замеченный ребрендинг стоил 20 млрд. руб.

Греф резко повысил оплату топ–менеджмента Сбербанка и в 2013 году стал пятым по версии Forbesno уровню оплаты менеджером России.

При жесточайшем урезании остальных издержек заметная часть старых сотрудников была уволена, а их место заняла молодежь (вероятно, согласная на меньшие зарплаты), старание которой, помнится, не часто подкреплялось профессиональными знаниями. Результатом стало, насколько можно судить, падение сервиса и репутации банка, — но и рост прибыли.

Сотрудница, написавшая в соцсети «Если в чистом поле воткнуть табличку «Сбербанк», у нее сразу соберется очередь пенсионеров», была уволена, но эта шутка, как представляется, четко отразила состояние Сбербанка в ходе реформы.

Повышение комиссий за платежи населения при широком внедрении оплаты в автоматах и Интернет–банкинга и закрытии множества отделений было призвано сократить расходы. Возникло ощущение, что Сбербанк, зарабатывая основные деньги на корпоративных клиентах и финансовых операциях, стремится под сурдинку разговоров о «клиентоориентированности» максимально сократить живое общение с населением, рассматривая его как не более чем источник подлежащих сокращению издержек.

В кризис 2008–2009 годов кредиты Сбербанка стали роковыми для ряда бизнесменов. Классический пример — «МАИР», от которого структуры Сбербанка, насколько можно понять, потребовали досрочного возврата кредита; дело кончилось уничтожением бизнеса, ликвидацией массы рабочих мест и уголовным преследованием создателя «МАИР» Макушина, вынужденного бежать из страны. О степени нелепости обвинений свидетельствует отказ Кипра выдать его России — второй за всю историю отношений наших стран.

В результате прибыльность Сбербанка выросла, но отношение к нему, насколько можно судить, ухудшилось. Ситуацию усугубили истории о частых «технических сбоях» в автоматах оплаты Сбербанка и даже в его Интернет–банкинге, ведущих к финансовым потерям клиентов. Возможно, это связано с большим объемом операций, — однако про другие банки подобного слышать не приходилось.

Памятная либеральная инициатива о загоне всей России в 28 огромных мегаполисов, дошедшая до правительства, была вызвана, похоже, стремлением Сбербанка к сокращению издержек. Ведь чем меньше населенный пункт, тем ниже рентабельность расположенного в нем отделения Сбербанка (в малых поселениях они могут быть и убыточны). А лишить население Сбербанка в силу его уникального положения нельзя. Значит, для максимальной эффективности Сбербанка все население должно быть собрано в огромные мегаполисы.

Рассмотрение этой идеи дискредитировало аппарат правительства, но она была рождена, вероятно, не злым либеральным умыслом, а лишь стремлением Грефа минимизировать издержки Сбербанка, — без оглядки на чьи бы то ни было интересы и ценности.

Греф имеет репутацию твердого рыночника, даже на фоне Кудрина производящего впечатление человека, не отягощенного экономическими знаниями, — что, безусловно, укрепляет его либеральные убеждения.

Например, когда он взялся было за стимулирование инвестиций, для него оказалось неожиданностью как отсутствие уже готовых крупных инвестиционных проектов (в 2006 году им просто неоткуда было взяться), так и то, что на их подготовку нужен минимум год.

А в июле 2013 года, когда коррупция, монополизм, отказ правительства Медведева от развития и колониальные нормы ВТО доламывали хребет российской экономики, когда промышленное производство снижалось, а торможение роста ВВП обещало перейти в его спад, Греф заявил: «У России одна из самых лучших в мире среди всех стран макроэкономических ситуаций». Как сообщают знающие его, не имея экономического образования, Греф не любит и не может вести аргументированный спор. Слепая вера в абсолютную самоценность частной собственности, необходимость ухода государства из экономики, избыточность социальной помощи населению и нетерпимость к возражениям весьма успешно заменяют ему знания.

Греф вспыльчив; так, на заседании правительства он требовал строго наказать за экстремизм сжегших его чучело людей, протестовавших против преступного запихивания России в ВТО на заведомо кабальных условиях. Во время визита в Брюссель он при подчиненных устроил выволочку главе российской делегации при Еврокомиссии Фрадкову, что «аукнулось» ему в премьерство последнего. Правда, рассказы об обещаниях Грефа «повесить на веревке» подчиненных сопровождаются ритуальными заверениями в его вежливости.

Когда Путин в 2003 году вместе с ним встречался с Папой Римским, одни медиа называли Грефа протестантом, а другие — католиком.

На Петербургском экономическом форуме 2012 года вполне невинный вопрос внезапно спровоцировал Грефа на скандальную откровенность, раскрывшую категорическую неприемлемость демократии не только для российских реформаторов, но и для современных либералов в целом.

«Вы говорите страшные вещи, — ответил Греф, — Вы предлагаете передать власть в руки населения… Как только люди поймут основу своего «я» и самоидентифицируются — управлять ими, манипулировать станет чрезвычайно тяжело. Люди не хотят быть манипулируемы, когда они имеют знания. Как жить, как управлять таким обществом, где все имеют равный доступ к информации, все имеют возможность судить напрямую, получать не препарированную информацию через обученных правительством аналитиков, политологов и огромные машины СМИ, занятых построением и сохранением (социальных) страт? Как в таком обществе жить? Мне от Ваших рассуждений становится страшновато; честно говоря, мне кажется, Вы не вполне понимаете, что говорите».