Александр Зиновьев - Иди на Голгофу. Гомо советикус. Распутье. Русская трагедия

— Я, как и ты, принимаю нашу социальную систему (т. е. коммунистический строй жизни) как данность, как факт, — говорит Антипод. — Я не собираюсь выдумывать программу ее изменения, улучшения, ослабления или уничтожения. Я исхожу из нее как из предпосылки. Моя проблема — как жить в этой системе более или менее терпимо, как защитить себя от ее недостатков и как использовать ее достоинства. Такова же и твоя проблема. Только ты ищешь решения ее на пути изобретения некоей религии, а я — на пути идеологии. Мое положение предпочтительнее.

— Добродетельный человек, — продолжает Антипод, — обречен на неудачи и страдания. Верно, наше время разрушает самые Фундаментальные человеческие отношения — любовь и дружбу, замещая их сексом и расчетом. Но ведь любовь и дружба суть зависимость. Их отсутствие есть свобода. Человек, способный предать дружбу и любовь, легче живет. И удобнее с точки зрения интересов целого.

— Твоя религия, — говорит Антипод, — требует самоограничения, дисциплины духа, карабканья вверх, постоянных усилий сдерживать себя. Это не под силу рядовым людям. Людям легче плыть по течению и падать, чем идти против течения и карабкаться вверх. Падание есть тоже полет, — вот в чем дело. Время падения достаточно велико, чтобы прожить целую жизнь.

Как тунеядец я мог бы отсыпаться до полудня. Но я встаю рано, собираю свою койку и прячу за шкаф. Бесшумно крадусь в туалет, дабы не привлечь внимание соседей. Но тщетно. Соседи все равно как-то узнают о моих движениях и выражают свое негодование по поводу моего незаконного присутствия в квартире. Они не доносят об этом в милицию отнюдь не из человеколюбия, а потому что уже донесли. Но я дал взятку участковому милиционеру. Взятка мизерная. А так как таких, как я, в участке набирается порядочно, участковый имеет от нас на хорошую выпивку раз в неделю. По этой причине милиция желаемых для соседей действий пока не предпринимает. Соседи же ежедневно напоминают хозяйке, что они могли бы донести на нее, но не делают этого из человеколюбия. Они же русские люди! Они же понимают, что на одну жалкую пенсию по старости не проживешь! Деловая часть моего дня начинается обычно после обеда, а чаще — вообще вечером, когда у граждан кончается их рабочий день. Первую же часть дня можно рассматривать как чисто светскую. Сейчас я направляюсь к ящикам, наваленным к тыловой стене продуктового магазина: вдруг встречу раннего пропойцу, и он пригласит разделить с ним свою жалкую, но щедрую трапезу. Так оно и есть! Еще издали мне машет рукой знакомый забулдыга. Он — мой бывший пациент. В прошлом году я снизил ему степень пьянства. Он был хроническим алкоголиком, а теперь — лишь горький пьяница. Не смейтесь! Для него и его семьи это — великое благо. Спросите у его жены. Да и у него самого. Как хронический алкоголик он не мог работать и подвергался принудительному лечению. Безрезультатно, конечно. А как горький пьяница он работает, получает приличную зарплату, на хорошем счету в учреждении. Его там даже приводят как пример бывшего пьяницы, который «осознал и сумел взять себя в руки». Как хронический алкоголик он валялся где попало и часто попадал в вытрезвитель. Как горький пьяница он всегда добирается до дому на своих двоих. И таким он теперь будет до пенсии. Я его вылечил от алкоголизма в три сеанса. Наша медицина безрезультатно лечила его пятнадцать лет. Как мне это удалось? Дело в том, что алкоголизм — есть явление в сфере физиологии, а горькое пьянство — в области духа. Я просто слегка изменил «разворот его мозгов». Услыхав это мое объяснение, врачи больницы, лечащей от алкоголизма, только посмеялись. Ну что же, это их дело. Но десятки бывших алкоголиков, ныне — горьких пьяниц, бродят по городу как неопровержимые аргументы правоты моих методов. Потом я иду на детскую площадку и занимаю позицию, удобную для наблюдения за подъездом, из которого должна появиться моя Богиня. На колени ко мне забирается чья-то или ничья кошка. Я ее глажу. Она блаженно мурлычет. Я начинаю клевать носом. Ничего страшного в этом нет, появление Богини я замечу в любом состоянии… Вот Она! Я аккуратно беру кошку на руки и делаю несколько шагов по направлению к Ней, чтобы Она заметила мое присутствие и мое внимание к Ней.

Из подъезда напротив вырывается Чарли — неопределенной породы пес. Он мчится ко мне, разинув в радостной улыбке пасть. Кошка стремительно удирает с моего плеча, вырвав клок бороды. Чарли кидается мне на плечи. Лижет нос, руки. Из окна раздается недовольный голос хозяйки Чарли. Она считает меня неподходящей компанией для ее Чарли, а тот изо всех живых существ нашего дома предпочитает меня. Лишь после третьего сурового оклика хозяйки Чарли неохотно покидает меня. На пути к подъезду он несколько раз оглядывается. Когда говорят, что собака — друг человека, выражаются неточно, ибо собака — последний друг человека.

Впрочем, и мне пора. У книжного магазина меня ждет известный спекулянт, снабжающий труднодоступными, редкими, заграничными и запрещенными книгами городскую интеллигенцию. Он мне дает сумку с книгами и список адресатов, которым я должен доставить книги и содрать с них условленную сумму. За это я имею один процент с выручки. Это немного. Но на обед и на мелкие «карманные» расходы хватит. Во время этих походов я часто приобретаю себе клиентов. Все люди чем-нибудь больны. Мне достаточно взглянуть на человека, чтобы заметить в нем какую-нибудь болезнь, которую я мог бы вылечить. Но люди неохотно расстаются со своими болезнями. А если ты можешь вылечить их сразу, они не считают это за лечение. Они предпочитают месяцами и годами ходить по больницам, торчать в очередях, платить огромные деньги всякого рода «частникам», «гомеопатам» и «целителям». Иногда я демонстрирую им свои лечебные способности. Они удивляются, но воспринимают это как нечто такое, в чем нет никакой моей заслуги. И не платят. Они тратят большие деньги на бесполезное лечение, но жалеют заплатить даже мелочь за очевидный результат. А ведь часто это — образованные люди. Однажды я сказал об этом одному интеллигенту, которого я избавил от радикулита.

— Но Вам же это ничего не стоило, — сказал он.

— Вы ошибаетесь, — сказал я, — это мне стоило гораздо больших усилий, чем тем врачам, которым Вы платили немалые деньги. Я человек не злой и не мстительный. Но Вас я хочу проучить. Пусть Ваш радикулит вернется к вам обратно!..

После этого он брел за мной, хватаясь за поясницу, и умолял вылечить, обещая по сто рублей за сеанс.

Заработав на обед и пообедав, я иду на бульвар — отсыпаться на скамейке. Сейчас тепло. Таких отсыпающихся в этом месте бульвара полно. Милиция к ним привыкла и не трогает. Меня тут знают, уступают место, приглашают в компанию.