Отто Лацис - Термидор считать брюмером... : история одной поправки

А у нас не Индия. Традиции ненасилия в России гораздо слабее, зато насилие правящих классов над трудящимися было законом повседневной жизни в течение веков. В Октябре еще живы были люди, помнившие крепостное право, телесные наказания, узаконенное рукоприкладство. Страна жила в состоянии гражданской войны фактически с 9 января 1905 года. Россия 1917 года искала в революции прежде всего выход из международной бойни. Надежды на буржуазно–демократический путь освобождения от насилия были последовательно убиты июльским расстрелом в Петрограде, приказом Керенского о восстановлении расстрелов на фронте и корниловским мятежом. Красный террор был объявлен после правоэсеровского мятежа — а это не только раны Ленина, но и горы трупов в Ярославле й повсюду, где мятежники смогли захватить власть.

Насилием была пропитана сама жизнь, приведшая к власти большевиков. Тем важнее отметить, что одним из первых шагов Ленина был удивительный пример ненасильственных действий государства: односторонняя ликвидация русской армии и согласие на Брестский мир. Но ведь и для успеха этого акта ненасилия во всемирном масштабе потребовалось самое решительное насилие в собственной столице: подавление мятежа левых эсеров всеми средствами, вплоть до артиллерийской пальбы. Очевидно, историк, задним числом предписывающий нашим дедам безоговорочное отрицание насилия, обязан по меньшей мере доказать, что у них был какой–то ненасильственный путь к ненасилию.

Неудобно напоминать общеизвестное, но почему же стало удобно общеизвестное забывать? Впрочем, наша задача в данном случае — уточнить принципиально важное обстоятельство: сталинское насилие не было прямым и непосредственным продолжением волны революционного насилия. Именно революция нашла выход из самого страшного насилия — гражданской войны. Уже начинавшаяся после войны красных с белыми и казавшаяся неизбежной война красных с «зелеными», а по сути рабочих с крестьянами, была остановлена и обращена в политику «смычки» в 1921 году, получившую новое развитие в 1925‑м. Так что сталинское насилие в отличие от революции и гражданской войны отнюдь не было единственным выходом из предшествующего насилия или ответом на насилие политического противника. Сталин развернул террор во имя цели, достижение которой посредством террора не предлагали ни Маркс, ни Ленин: не во имя разрушения старого, а во имя (как он утверждал) созидания нового общественного строя.

Декларации А. Ципко о неприятии насилия адресуются поколению революционеров, которое до революции претерпело на себе бесконечное насилие старой власти, которое в результате революции приняло ответственность за страну, погруженную в насилие с головой, и все–таки в отличие от прежних властей — царя и Керенского — сумело привести страну к миру, остановить цепь насилия. И одновременно А. Ципко умудряется снять вину со Сталина, который в 1928 году стал единоличным властелином страны мирной и обеспеченной, уверенно шед-

13. «Знамя» № 5.

шей к процветанию, и вверг ее в насилие, унесшее за пять лет больше жизней, чем первая мировая война. Это и есть объяснение истоков сталинизма?

Не более убедительны и повторяющиеся ссылки на ответственность большевиков за «преждевременную» революцию в отсталой стране. Сталин применил террор, когда на повестку дня встала задача формирования новой, развернутой социалистической культуры, нового, социалистического сознания. Эта задача присуща отнюдь не только России, не только вообще отсталым странам — присуща и передовым по той отмеченной Лениным причине, что пролетариат вообще не может создать при капитализме (хотя бы и развитом, передовом капитализме) развернутую собственную культуру. Культуру, которая отличается от революционного сознания пролетариата при капитализме не только как развернутая система от отдельных элементов. Есть отличие принципиально более важное — отличие сознания революционных разрушителей старого строя от сознания революционных строителей нового — на это отличие настойчиво указывал Ленин. Он же дал и первый — в мировой истории первый — толчок выработке новой культуры на практике.

Дьердь Лукач, венгерский революционер 1919 года и один из крупнейших философов–марксистов последующих десятилетий, незадолго до смерти сказал столь же много о сложности этой проблемы, сколь мало — о путях ее решения:

«Человек типа Гевары был героическим представителем якобинского идеала — его идеи проходили через всю его жизнь и полностью определяли ее. Он не был первым таким человеком в революционном движении. Левине в Германии, или Отто Корвин здесь, в Венгрии, были такими же. Такое благородство заслуживает глубокого человеческого поклона. Но их идеализм не для повседневной жизни при социализме, которая может опираться только на материальный базис, создаваемый при строительстве новой экономики. Однако я должен добавить немедленно, что экономическое строительство само по себе никогда не порождает социализм. Абсолютно ошибочным было представление Хрущева, будто социализм победит в мировом масштабе, как только стандарты жизни в СССР превзойдут американские. Проблема совсем в другом, ее можно сформулировать примерно так. Социализм — первая в истории экономическая формация, которая не порождает самопроизвольно соответствующего ей человека, как классическое капиталистическое общество естественно порождает своего х о м о экономику с, разделенного гражданина–буржуа 1793 года и де Сада, — функция социалистической демократии заключается именно в обучении ее членов в социалистическом духе. Функция беспрецедентная, не имеющая аналогии ни с чем в буржуазной демократии. Что нужно сегодня, так это, бесспорно, ренессанс Советов — системы демократии рабочего класса, которая возникает каждый раз вместе с пролетарской революцией — б Парижской Коммуне, в русской революции 1905 года и в Октябрьской революции. Но это не происходит в одну ночь. Проблема в том, чтб рабочие безразличны к этому: они ни во что не верят авансом».

Думаю, проблема не вполне ясна и сегодня — решение будет нащупываться постепенно, рождаться самой практикой. Но ясно уже сейчас: путь, на котором не найти ответа, способ, которым нельзя решить задачу создания новой культуры, — это именно сталинский способ. Суть его можно выразить одним словом: насилие. Этот стержневой принцип Сталин тоже придумал не сам. Задолго до того, как Сталин применил его на практике, этот принцип был разработан и обоснован теоретически. Вот что писал «левый» Бухарин в «Экономике переходного периода» в 1920 году:

«…необходимо уничтожение так называемой «свободы труда». Ибо последняя не мирится с правильно организованным, «плановым» хозяйством и таким же распределением рабочих сил. Следовательно, режим трудовой повинности и государственного распределения рабочих рук при диктатуре пролетариата выражает уже сравнительно высокую степень организованности всего аппарата и прочности пролетарской власти вообще». < С более широкой точки зрения, т. е.