Валерий Сдобняков - В предчувствии апокалипсиса

– Ну что ж, – решил Михаил Николаевич, – свяжись с Виктором Петровичем.

В тот же день я послал телеграмму в Красноярск за подписью главного редактора. А у Алексеева с Астафьевым между собой, оказывается, были очень сложные отношения, о чём я узнал значительно позже.

Дело было в том, что когда-то великолепную повесть «Пастух и пастушка», которую Астафьев назвал пасторалью (и это произведение действительно было создано по музыкальному принципу) и которую я впервые прочитал в начале 70-го года прошлого века. Тогда я работал в журнале «Наш современник», в отделе поэзии. Астафьев в этот журнал дал свою повесть, которую до этого отклонили редакции «Нового мира» и «Москвы». Когда Астафьев предложил её «Нашему современнику», то за публикацию очень ратовал заведующий отделом прозы прозаик Вячеслав Марченко. Мы с ним сотрудничали ещё в «Москве», и у нас установились довольно доверительные отношения, Вот он-то мне и рассказал тогда, что в журнале «Москва» эту повесть «зарубили». Астафьев, естественно, обиделся…

Я не уверен, стоит ли сейчас говорить о том, почему это произошло, что не устроило редакцию, а точнее конкретных сотрудников в этом произведении.

B. C.Я думаю, что стоит.

А. П.Тогда вкратце вспомним сюжет повести. Она об отношениях, возникающих между юным лейтенантом и девушкой из селения, освобождённого нашими войсками из оккупации. Эту девушку немцы использовали для своих фривольных занятий. И вот встречаются такие разные молодые люди – девушка, которая перенесла столько унижений от врагов, и девятнадцатилетний лейтенант, которого война ещё не успела испортить. Между ними неожиданно вспыхивает любовь. А один из героев этой повести, старшина взвода, которым командует молодой лейтенант, здоровый мужик, потребовал от неё удовлетворения и пытался её изнасиловать…

B. C.Понятна логика старшины – врагу служила, так почему своих не можешь обслужить?

А. П.Но у девушки ещё оставалось чувство собственного достоинства… В момент нападения на неё старшины и появляется молодой лейтенант. Естественно, он не допустил насилия. За это старшина затаивает на него злобу. Но дальше в сюжете этот конфликт развития не получает.

Однако старшина был настоящий воин, буквально символ русского богатыря. В одном из эпизодов повести Астафьев описывает схватку русского старшины с немецким исполином. Буквально схватка двух богатырей – как поединок на Куликовском поле. Только здесь описана рукопашная схватка русского солдата и немецкого. Одежда двух воинов уже полыхала пламенем. И ничто не могло их расцепить, кроме смерти. Так и крутился клубок огня по полю битвы – этот эпизод Астафьев очень мощно описывает. Я не знаю, видел ли автор такой эпизод «живьём», в бою, как это происходило в действительности (ведь он был сам рядовым солдатом), но описать действие он сумел потрясающе достоверно.

B. C.И не единожды ранен.

А. П.В итоге победил русский солдат, как это и произошло в сражении двух наших армий во Второй мировой войне. Но этот солдат, старшина, оказался сифилитиком. И вот представляете – символ России, воин, а насквозь прогнил, и жить ему оставалось, возможно, недолго. Этот, по мнению редакторов, безнравственный эпизод Астафьеву предложили убрать в «Новом мире» – он отказался. В журнале «Москва» – отказался. После этого он и принёс рукопись в «Наш современник», где долгое время был членом редколлегии журнала (тогда в нём главенствовал поэт Сергей Викулов), видимо понимая, что больше её нести некуда – все три журнала, которых могло заинтересовать произведение о русской жизни, «Пастуха и пастушку» не приняли. Я в то время в «Нашем современнике» проработал семь месяцев и был свидетелем всех перепитий.

B. C.До этого Виктор Петрович уже разругался с журналом «Молодая гвардия», где в своё время начинал «покорение» всесоюзного литературного Олимпа.

А. П.С «Молодой гвардией» он разругался давно и по другим, скажем так – оценочным – принципам. Но заведующий отделом прозы «Нашего современника» Вячеслав Марченко, сам хороший прозаик, поехал в Вологду, где тогда жил Астафьев, встретился с писателем и убедил Виктора Петровича, который тоже понимал, что больше вариантов для публикации рукописи у него не осталось, снять не устраивающий редакцию эпизод.

К сожалению, эта замечательная повесть не была по достоинству оценена. Она оказалась очень неожиданной в ряду военных романов и повестей. Но укрепила писательское имя автора. Я всё это рассказываю, потому что был свидетелем происходивших событий.

И вот, когда зашёл разговор о «Зрячем посохе», то Алексеев предложил мне поехать к Астафьеву. Я отказался по той простой причине, что в редакции не всем сотрудникам нравилась моя позиция отстаивания талантливых, но неудобных для цензуры произведений. У меня был (да и остался) такой характер – если я уверен в каком-то произведении, уверен, что оно принесёт пользу журналу, будет интересно читателю, важно для него, то я настаивал на непременной его публикации. Далеко не всем такая моя позиция нравилась. С Алексеевым же у меня сложились такие отношения потому, что он понял – поэзию я люблю и понимаю её. После нескольких трудно проходимых публикаций, на которых я настаивал, и они вызывали в литературной критике большой интерес, становились явлениями литературной жизни, – он полностью стал мне доверять. Можем вспомнить, что именно я настойчиво пробивал в «Москве» такие большие поэмы, как «Золотая гора» Юрия Кузнецова (впервые – до этого её никто не соглашался публиковать), Владимира Соколова «Сюжет» (её также завернули во всех перечисленных мною журналах), то же было с «Женитьбой дон Жуана» Василия Фёдорова, которую хотела напечатать «Молодая гвардия», но цензура не пропустила (о чём уже писал журнал «Вертикаль»). А тут вдруг исповедальная проза с элементами отстрой публицистики.

Астафьев, получив ту, отосланную мною телеграмму, ответил, что отдаст её «Москве» при одном условии – если мы ничего не тронем в рукописи. Нужно было кому-то ехать к писателю, работать с ним по подготовке рукописи к печати. Я по известным причинам от поездки отказался, но посоветовал Михаилу Николаевичу съездить в Красноярск самому. Алексеев как-то замялся, но всё-таки полетел. Я тогда ещё не знал, что за сложности были в их отношениях. Только потом мне стало известно, что Астафьева с Алексеевым столкнула друг с другом тогдашняя заведующая отделом прозы «Москвы», умная, волевая, но иных литературных пристрастий женщина.

В Красноярске главный редактор встретился с Астафьевым. Они спокойно и умно поговорили, недоразумения рассеялись. Алексеев вернулся радостный и сказал, что всё в порядке, «Зрячий посох» будем печатать.