Юрий Мухин - Россия — не Сингапур. Какой ВВП нам нужен

Поэтому попробую хотя бы так: это человек, у которого в семье своих интересов нет — у него только интересы семьи, это главный слуга семьи. Думаю, что я и этим мало что объяснил, но, по крайней мере, я старался.

Второй тип руководителя — это умный «специалист», некий дрессировщик, которому в управление дали стадо животных. Как умный руководитель, он делает из этих животных хороших работников при помощи наказаний и поощрений и всяких умных мероприятий — учиться их заставляет, призывает к творчеству и повышению качества продукции и т. д. Такой начальник может быть в духе времени и демократом — с каждым рабочим может за руку здороваться. Но все это не то! Да пусть хоть целуется, но если у начальника нет искреннего убеждения, что он с подчиненными — это одно целое, что он их слуга, то подчиненных, даже глупых, не обманешь. И будет начальник отдельно, а подчиненные — отдельно. В результате начальник подчиненным будет рассказывать про радость творчества, про большую премию, а подчиненные будут подозревать, что дрессировщик для каких-то своих целей убеждает их научиться прыгать сквозь горящий обруч. А оно им надо — для его цели прыгать? Для семьи — пожалуйста, но для него — зачем?

Если трудовой коллектив — это семья под управлением «отца», то тогда проблемы отца — это проблемы всей семьи. Тогда все подчиненные будут думать, и как брак продукции устранить, и как качество поднять, и рацпредложения будут подавать, и считать за честь, если их предложения будут приняты. И если такой начальник дрючит нерадивых членов семьи, то в глазах остальной семьи он не просто прав — он и обязан дрючить! На то и отец.

А если во главе трудового коллектива «умный менеджер», то его проблемы — это только его проблемы. Зачем подчиненным о них думать? Им надо думать, как свой труд начальнику подороже продать, а чтобы труд был дорогим, надо работать поменьше, а зарплату с начальника требовать побольше.

Вот этим японцы и отличаются — у них фирмы строятся на принципах семьи, но это идет сверху вниз — сначала начальники должны стать отцами, а потом и рабочие увидят в фирме семью. Причем японцы этой своей особенности и не скрывают, и «умные менеджеры» всего мира о ней знают, но как это — быть отцом — понять не могут. А внешне все может быть одинаково, скажем, у нас на заводе, как и у японцев, тоже все инженеры начинали работать на рабочих должностях. Ну и что? У нас инженера на рабочей должности всего лишь обучали работе, а у японцев его еще и вливают в семью.

И, судя по книге, именно этого Ли Куан Ю не понимал, и не понимал потому, что сам не видел себя отцом сингапурцев. Не он один, поскольку японский опыт организации многие хотели скопировать, но получали только несмешные пародии.

Если бы правительство Сингапура и народ составляли одно целое, то они и японцев понимали бы лучше, и не было бы разделения и такой социальной напряженности, а народ многое прощал бы правительству, скажем, и на привлечение талантов из-за рубежа тоже бы не обращал внимания.

Отвлекусь на старый российский пример, хотя он уже и нам не сильно подходит, поскольку того русского народа уже нет. В России очень долго народ и царь в обоюдных представлениях были одной семьей, потом, правда, цари скурвились, но народ достаточно долго продолжал смотреть на царя как на отца семьи. Даже во второй половине XIX века революционеры с удивлением обращали внимание, что и на бедных крестьян не оказывает влияния антицарская пропаганда, построенная на сравнении крестьянской бедности и богатстве царя — на рассказах о том, как богато живет царь, сколько у него дворцов, слуг и т. д. К удивлению революционеров, крестьяне гордились тем, что их царь такой богатый, что «их отец среди других отцов народов из самых лучших», — крестьян это заботило. Богатый царь-отец — это сильный царь, а сильный царь-отец — это сильный защитник семьи.

Энгельгардт, долгое время живший в окружении смоленских крестьян, писал, что, глядя на заброшенные после отмены крепостного права помещичьи поля, крестьяне возмущались не только своей упущенной выгодой от невозможности работать на этих полях, но и переживали о доходах царя — «ведь это же и царю в убыток». Он же рассказывает, как местный уездный начальник был не в силах собрать подать (денежный налог царю) с крестьян одной из обнищавших деревень. И, чтобы еще больше не разорить крестьян, этот начальник не стал забирать у них лошадей или коров для продажи и компенсации долга по налогу. Полиция изъяла из крестьянских сундуков в избах должников праздничные женские юбки и украшения, а это тут же вызвало бабий бунт. А от этого бунта, во-первых, мужья быстро влезли в долги, но нашли деньги для уплаты налога и возвращения домой юбок, во-вторых, бабы пригрозили начальнику, что если он еще раз решится на такой невиданный произвол, то они пожалуются царице! В понимании крестьянок царица была матерью, которой дочери при обидах могут жаловаться, и которая безусловно защитит своих дочерей в таком возмутительном случае и накажет начальника. Жалоба была реальна, и реакцию царицы невозможно было предсказать заранее, посему начальник прекратил практику покушения на женское достояние, несмотря на ее эффективность.

Так вот, за всю историю России с ее многочисленными бунтами не было случая, чтобы крестьяне возмущались национальностью или даже гражданством русских дворян — слуг царя. Нанимает царь-отец себе на службу немцев или французов, или даже негра (как это было с дедом А.С. Пушкина) или нет, — это крестьянам (народу) было безразлично. Это не их, это его царское дело — нанять себе лучших слуг.

Поэтому думаю, что и в Сингапуре не было бы возмущения привлечением в страну тех же талантливых иностранцев (слуг правительства), если бы правительство Сингапура составляло одно целое с гражданами Сингапура. Но меритократы отделили себя — они умные, они таланты и приглашают таланты, а народ — глупое быдло. А по примеру правительства наверняка отделяют себя от народа и остальные умные Сингапура — остальные меритократы. И, повторю, это не народ отделяет себя от правительства, это правительство отделило себя от народа.

Вот рассмотрим такой пример. Я писал, что в начале 90-х на заводе внедрил частичную делократизацию управления заводом еще и раньше, чем ее внедрили в Сингапуре. Мы упразднили все премии и выплаты управленцам — все эти деньги теперь полагались только для поощрения рабочих. А зарплата управленцев определялась так. Мастер получал на 20 % больше, чем в среднем подчиненные ему старшие рабочие — бригадиры. Старший мастер — на 20 % больше, чем в среднем получали подчиненные ему мастера, начальник цеха — на 20 % больше, чем в среднем подчиненные ему старшие мастера и специалисты, директор завода — на 20 % больше, чем в среднем начальники цехов. Работники заводоуправления (в масштабах завода это как бы государственные служащие) получали в обратном порядке. Главный инженер, главный бухгалтер и заместители директора получали 95–90 % от заработка директора, начальники отделов — 90–70 % от заработка курировавшего его работу заместителя директора, специалисты отделов — 90–50 % от заработка начальника отдела. Таким образом, работники заводоуправления были заинтересованы, чтобы как можно больше заработал директор, от зарплаты которого считается их зарплата. И все на заводе понимали, что директор заработает много только в случае, если много заработают рабочие завода. А они заработают много только в случае, если сделают нужное количество продукции по минимальной себестоимости. Соответственно, у всех управленцев на заводе появлялась необходимость обеспечить рабочим возможность это сделать — заработать. Разумеется, было и достаточно таких, кому было все равно, но основная масса работников завода понимала, как устроена система оплаты. А ведь то было время, когда дорвавшиеся до власти предатели разоряли экономику СССР, и наш завод раз за разом попадал в ситуацию, когда совершенно не было денег на зарплату. Но у нас не было ни малейших внутризаводских эксцессов — каждый рабочий понимал, что если ему задерживают зарплату, то и директор ее не имеет, и никто ее не имеет.