Александр Хинштейн - Кризис

В Британии за семь военных и послевоенных лет, к 1920 году, цены выросли на 300 %.

Конечно, и в мирное время объем наличных фунтов тоже увеличивался. (С 1950 по 1986 год он вырос, например, в 10 раз.) В 1950-м каменный двухэтажный дом в графстве Йоркшир стоил 2–3 тысячи фунтов. В 1985-м — более 50 тысяч.

Но росли и доходы населения. В 1950 году заработная плата в 200 фунтов считалась приличной. В 1986-м — обычным был месячный доход в 2 тысячи.

А после Первой мировой доходы населения не увеличились. До 1925 года экономика и финансовая система победителей восстанавливались крайне медленно.

Кризис? Да… Точно такой же кризис приносила и всякая другая война. Но тут масштаб был совершенно иной. Есть общая закономерность: чем сложнее экономика — тем она уязвимее. Это проявилось еще во время войн Афин и Спарты. Для спартанцев вторжение афинян в их страну проходило безболезненно. А вот вторжение спартанцев на территорию Афинского государства вело к огромным разрушениям. Напряженная интенсивная экономика не терпела разрыва связей, остановок, разрушения инфраструктуры.

Экономика с бумажными деньгами — намного более сложный и тонкий инструмент, чем экономика с деньгами металлическими. Но она и более хрупка. Скоростной автомобиль может выполнять функции, совершенно недоступные паровозу. Он движется в несколько раз быстрее. Но человек с кувалдой паровозу почти не опасен, он просто ничего не сможет с ним сделать. А дорогой автомобиль несложно разнести вдребезги при первых же ударах.

В Германии времен Первой мировой инфляция была сравнима с британской. Но в 1918-м Германия войну проиграла… Победители наложили на нее совершенно фантастическую контрибуцию.

Директор Национального банка Ялмар Шахт произвел интересное сравнение: после франко-прусской войны 1870 года побежденная Франция должна была выплатить в 12 приемов 6 миллиардов франков золотом или: 3,2 % капиталов населения Франции, 25 % национального дохода 1869 года. 6 миллиардов — стоили все монеты из золота и серебра, обращавшиеся в этот момент во Франции. Сурово, ничего не скажешь.

Но с Германии после Первой мировой — потребовали уже 132 миллиарда золотых марок: 38 % капиталов населения, 220 % национального дохода 1913 года и в 22 раза больше драгоценных металлов, чем их реально находилось в обращении.

К тому же, чтобы заставить немцев исправно платить дань, Франция и Бельгия оккупировали Рур — основной промышленный район Германии, источник и промышленных товаров, и денег.

И до этого была инфляция, жизнь впроголодь, с заменой продуктов всевозможными «эрзацлеббенсмиттелями».

Но тут началась уже не инфляция, а гиперинфляция. Такого не случалось в истории еще никогда.

Летом 1921 года 1 доллар стоил 75 марок; летом 1922-го -400 марок. В декабре 1922 года (до оккупации Рура) — 7 тысяч. В январе 1923-го (после оккупации) — 18 тысяч.

1 июля 1923 года за один доллар давали уже 165 тысяч марок, через месяц — 1 миллион, 1 ноября — 4 миллиона, к концу года — страшно даже выговорить — 4 триллиона (!) 200 миллиардов марок.

К 1924 году марки обесценились в 1 600 000 000 000 — в 1,6 триллиона (!) раз.

Это официальные данные. Они есть в любом серьезном немецком справочнике и в литературе на русском языке.

Зарплату выдавали ежедневно, чтобы люди успевали хоть что-то купить. К этому времени относится действие новеллы Стефана Цвейга «Невидимая коллекция»: драгоценная коллекция старинных гравюр уходит за бесценок. За каждую гравюру платят вроде бы прилично, но пока приходит время расчета — они уже обесценились, на них можно купить разве что немного еды.

Еще более запоминающийся эпизод приводит в «Черном обелиске» Эрих Мария Ремарк: его герои покупали абонементы на обеды в ресторане.

«…Если стоимость первого обеда по такой книжечке еще в какой-то мере соответствовала ценам, установленным на данный момент, то когда наступало время десятого, курс успевал уже резко упасть». Чему владелец заведения, ясное дело, был раздосадован и любыми путями пытался выставить друзей из ресторана.

Одним словом: доблестные союзники, победители Первой мировой, напрочь развалили экономику Германии. Мы же говорим: сложную интенсивную экономику уничтожить не так трудно, она очень уязвима.

Развалили — и испугались, потому что Германия превратилась в очаг революционного движения в самом центре Европы. Испугались и ринулись чинить то, что сами сломали, не понимая, что Гитлер уже провел первое собрание НСДАП в мюнхенской пивной; нацизм ведь во многом появился именно благодаря кризису…

Еще долго немцы будут хранить благодарность великому экономисту Ялмару Шахту. Шахт был убежден, что денежная масса должна соответствовать массе товаров и услуг, деньги должны быть «дорогими».

Шахт Ялмар (1877–1970) — директор Национального Банка Германии (1916–1923), президент Рейхсбанка (1923–1930, 1933–1939), рейхсминистр экономики (1936–1937), рейхсминистр без портфеля (1937–1942) .

В качестве одного из главных военных преступников был привлечен к суду Международного военного трибунала в Нюрнберге. Полностью оправдан. После освобождения работал в банковской сфере, став владельцем банкирского дома Schacht GmbH (Дюссельдорф)

Под его руководством 16 ноября 1923 года выпустили новую денежную единицу. Для нее аккуратные немцы придумали глубокомысленное название: официальное средство платежа. Но называли еще и рентной маркой.

Поначалу германские власти собирались вообще изъять из обращения старую обесценившуюся бумажную марку по курсу 1 рентная марка = 1 000 000 000 000 марок.

Ялмар Шахт уговорил не делать этого. Пусть переход к новой валюте происходит постепенно, без рывков.

Две марки ходили одновременно, их можно было обменивать одну на другую — как серебряный рубль в России на ассигнации или как «серебряные» доллары на «гринбэки» в США.

Новая марка не обменивалась на золото, она гарантировалась реальными государственными ценностями — землей и недвижимостью. Размер эмиссии рентной марки был жестко ограничен, и «официальное средство платежа» быстро стало стабильным.

К июню 1925 года старая девальвированная марка окончательно была изъята из обращения. Этот акт символизировал собой наступление новой эпохи: подъема экономики и доверия иностранцев. Великие державы наконец поняли, что германская экономика все-таки сможет нормально функционировать,

но немцы не способны в кратчайшие сроки выплатить репарации. И стали давать кредиты.

А про Шахта появился веселый стишок: