Александр Хинштейн - Кризис

Зверев — один из немногих, кто осмеливался спорить с самим Сталиным, и нередко вождь с ним соглашался.

В своих мемуарах нарком-министр торговли СССР Павлов (не путать с ГКЧПистом!) приводит один такой случай. В начале 1950-х Великий кормчий приказал Звереву обложить колхозы дополнительными налогами.

«Сталин полушутя-полусерьезно сказал ему:

— Достаточно колхознику курицу продать, чтобы утешить Министерство финансов.

— К сожалению, товарищ Сталин, это далеко не так, — некоторым колхозникам, чтобы уплатить налог, не хватило бы и коровы, — ответил Зверев.

Сталину ответ не понравился, он оборвал министра и сказал, что он, Зверев, не знает истинного положения дел (…) и повесил трубку… Занятая Зверевым позиция, как и следовало ожидать, вызвала раздражение Сталина».

Гнев вождя — это было очень и очень серьезно. Все знали, что Сталин скор на расправу и боялись его до рези в желудке. Тем не менее, Зверев настоял на своем. Была создана целая комиссия в ЦК. Она подробно разбирала все «за» и «против», многие откровенно мандраживали, но Зверев привел такие железные аргументы, что Сталин в итоге вынужден был признать его правоту. Более того, он согласился урезать прежний сельхозналог на одну треть…

Уже с середины войны Зверев начал постепенно восстанавливать экономику страны. За счет режима жесточайшей экономии он добился бездефицитного бюджета на 1944 и 1945 годы и полностью отказался от эмиссии.

И все равно — к победному маю в руинах лежала не только половина страны, но и вся советская экономика.

Без полноценной реформы обойтись было невозможно: на руках у населения скопилось слишком много денег — почти 74 миллиарда рублей, это в 4 раза больше, чем было до войны.

То, что сделал Зверев — ни до него, ни после повторить еще не удалось никому. В рекордные сроки, за одну лишь неделю, из оборота было изъято три четверти всей денежной массы. И это без каких-либо серьезных потрясений и катаклизмов.

Спросите у стариков, какая из реформ — Зверева, Павлова или Гайдара — запомнилась им больше всего, ответ известен заранее.

Обмен старых рублей на новые проводился с 16 декабря 1947-го в течение недели. Деньги меняли без каких-либо ограничений, из расчета один к десяти (новый рубль за старую десятку). Хотя понятно, что большие суммы моментально привлекали внимание людей в штатском. С этим были связаны многочисленные махинации, когда работники торговли и общепита, спекулянты, черные маклеры легализовывали свои капиталы, скупая в огромном количестве товары и продукты.

Несмотря на то, что подготовка к реформе держалась в секрете (сам Зверев, согласно легенде, даже запер в ванной собственную жену и приказал сделать то же заместителям), полностью избежать утечек не удалось.

Накануне обмена в столичных магазинах было раскуплено большинство товаров. В ресторанах стоял дым коромыслом; денег никто не считал. Даже в Узбекистане с прилавков смели последние запасы неходовых прежде тюбетеек.

У сберкасс выстроились очереди; при том, что вклады переоценивались вполне гуманно. До 3 тысяч рублей — один к одному; до 10 тысяч — с уменьшением на одну треть; свыше 10 тысяч — один к двум.

Впрочем, в основной своей массе люди пережили реформу спокойно: у среднестатистического советского гражданина больших денег отродясь не водилось, да и к любым испытаниям он давно привык.

«При проведении денежной реформы требуются известные жертвы, — писалось в постановлении Совмина и ЦК ВКП (б) от 14 декабря 1947-го. — Большую часть жертв государство берет на себя. Но надо, чтобы часть жертв приняло на себя и население, тем более, что это будет последняя жертва».

Одновременно с реформой власти отменили карточную систему и нормирование, хотя в Англии, например, карточки продержались аж до начала 1950-х.

Между прочим, перемены к лучшему этим не закончились. Ежегодно и почему-то 1 апреля правительство опускало цены (Павлов же с Горбачевым, наоборот, их подняли).

Зная все это, очень занятно сегодня слушать либеральных публицистов, рассказывающих ужасы про послевоенную экономику. Нет, жизнь в те времена изобилием и сытостью, конечно, не отличалась. А где было лучше?

И в Англии, и во Франции, и в Германии — да вообще, в Европе — было в финансовом смысле не слаще, а то и куда тяжелее.

Из всех воевавших стран Россия первой сумела восстановить свое хозяйство и оздоровить денежную систему; и в этом несомненная заслуга министра Зверева, забытого героя забытой эпохи…

Уже к 1950 году национальный доход СССР вырос практически вдвое, а реальный уровень средней зарплаты — в 2,5 раза, превысив даже довоенные показатели.

Наведя порядок в финансах, Зверев приступил к следующему этапу реформы — к укреплению валюты. В 1950 году рубль был переведен на золотую основу — его приравняли к 0,22 граммам чистого золота. (Грамм, стало быть, стоил 4 рубля 45 копеек.)

В те времена популярнейшая басня Сергея Михалкова «Рубль и доллар» (он написал ее в 1952-м) о встрече двух противоборствующих валют звучала на полном серьезе, безо всякой иронии:

Зверев не только укрепил рубль, но и снизил его отношение к доллару. Раньше курс был 5 рублей 30 копеек, теперь стал — ровно четыре [63]. Вплоть до следующей денежной реформы 1961 года эта котировка сохранялась в неизменности.

К проведению новой реформы Зверев тоже долго готовился, но осуществить ее не успел. В 1960-м из-за тяжелой болезни он был вынужден выйти в отставку, поставив таким образом своеобразный рекорд политического долголетия: 22 года в кресле главного финансиста страны.

22 года — это целая эпоха; от Чкалова до Гагарина. Эпоха, которая могла сложиться намного тяжелей и голоднее, если бы не Арсений Зверев…

В эпиграф к этой главе мы вынесли слова Рузвельта: «Бояться надо только одного — своего собственного страха».

Куда ни кинь — везде разговоры о кризисе. Политики, ученые, экономисты стращают нас жуткими прогнозами в духе Апокалипсиса.

Но вот уже скоро год, как кризис вторгся в Россию, а Апокалипсиса — все нет и нет.

Конечно, тяжело. Конечно, нелегко. Многие остались без работы. Падают продажи. Снижается производство.

Вопрос только, с чем сравнивать. Если со вчерашним благополучием — тогда, да, впору лезть в петлю. А если — с временами позавчерашними ?

Так уж человек устроен: все плохое забываем мы быстро, еще быстрее — привыкаем к хорошему.

К середине мая нынешнего, 2009 года, официальная безработица в России составила 2,25 миллиона человек.

Но 15 годами раньше — в 1994-м — она была неизмеримо больше; 5,5 миллиона. В 1996-м — почти 6,5 миллиона. А под занавес столетия, накануне отставки Ельцина, перевалила за 9 миллионов. И ведь никто не бил в набат, не предрекал конца света. Эти цифры воспринимались совершенно обыденно, другой жизни мы себе и не представляли.