Игорь Шафаревич - Записки русского экстремиста [Политический бестселлер]

Однако это никакое не исключение, такие ситуации встречаются в истории не раз.

В качестве ближайшего примера можно указать на возникновение именно западноевропейского капитализма, который развился в результате громадного переворота в Европе — Реформации в ходе двух столетий: сначала в XVI веке в Германии и во Франции, потом был XVII век — Тридцатилетняя война в Германии, Английская революция. Сама Реформация никаких капиталистических лозунгов не выдвигала. То основное, к чему были направлены тогда мысли людей, — это была идея спасения человеческой души. Основная идея Лютера заключалась в том, что в результате падения Адама человек стал так греховен, что помочь ему не могут никакие его добрые дела. Только вера может дать ему это спасение — вера в благость Бога.

Конечно, такая точка зрения, казалось бы, отвращала человека от всех конкретных, реальных действий, от того, что составляет как бы ядро капиталистического промышленного общества. Но тем не менее Реформация разрушала традиционное средневековое общество, которое сложилось в Европе. И тем самым она действительно прокладывала путь капитализму, хотя были и другие, более тесные идейные параллели, которые были вскрыты только Максом Вебером.

И так же было и в России: в результате всего этого периода были сломаны те препятствия, которые в течение трехсот-четырехсот лет не давали возможности Западу подчинить Россию своим идеалам, своей идеологии. Вот Индию, Китай подчинили, а Россия не подчинялась. Только в результате такого сложного, обходного пути это стало возможным. Но это можно и конкретно себе представить, если взять период перед Первой мировой войной, перед революцией. Россия состояла из 16 миллионов мелких крестьянских хозяйств. Как могло их ухватить в свои щупальца капиталистическое общество? Нужно было, чтобы крестьянское население сократилось раза в три, чтобы оно было выброшено на стройки, сгруппировано на больших заводах, вокруг больших предприятий. Тогда, как мы видим в наши дни, появилась возможность приватизации этих предприятий и капитализации экономики. А сейчас уже речь идет о продаже и приватизации земли, то есть основы самого крестьянского хозяйства.

В свете вышеизложенного возникает кардинальный вопрос. Одной из главнейших причин прочности России по отношению к давлению Запада был, как я его назвал, «третий путь», который выбрала Россия: ни полного отрицания, ни полного приятия западной цивилизации, а усвоение некоторых ее продуктов со стремлением в то же время сохранить свою национальную индивидуальность. Как это оценивать в свете того, что в результате произошло?

Можно ли сказать, что произошедший переворот показывает, что это был неверный, ошибочный путь, что в конце концов все пришло к тому же самому, что нечего было мудрить и других путей искать? То есть вопрос заключается в том, был ли этот путь заведомо обречен на поражение? Мне кажется, что тут мы видим еще более драматическую картину. Россия, особенно в XX веке, оказалась эпицентром столкновения совершенно разных линий развития человечества. Одна линия была представлена западной цивилизацией; мы ее выше подробнее охарактеризовали. Конечно, такой путь прямо противоположен духу земледельца, он требует отрыва от земли и вытеснения сельского хозяйства в качестве третьестепенного и невлиятельного фактора жизни. А вот другой, противостоящий ему путь — это путь общества, которое в своей большей части является земледельческим, а в какой-то части — городским. Города как бы вкраплены в земледельческое население и являются центрами его культуры. Один из крупнейших экономистов XX века, исследовавший, в частности, экономику сельского хозяйства, Кондратьев, называл это «аграрно-индустриальным типом развития». Этот тип прямо противоположен тому типу развития, который реализуется в западном капиталистическом обществе. Возьмем, например, быть может, самое яркое явление человеческой истории — то, что называют «греческим чудом», когда буквально в течение одного или двух веков появились изумительное греческое искусство, греческая наука, новые формы жизни, новые формы общества. Для кого же писались драмы Эсхила, Софокла, Еврипида, комедии Аристофана? Для кого строился Акрополь? Для кого на улицах Афин воздвигались статуи Праксителя?

Наиболее конкретно это описано в комедии, и в ней мы очень ясно видим, что когда представлялась какая-нибудь трагедия Эсхила или Софокла — а представлялась она к празднику, посвященному богу Дионису, — то амфитеатр, который до сих пор сохранился, заполняли мужички, пришедшие по этому случаю в город из окружающих Афины деревень. И Народное собрание, которое решало судьбы страны, — это тоже были те же самые крестьяне, собравшиеся в город из соседних деревень.

Эти два совершенно противоположных по духу пути развития столкнулись. Возникает вопрос: второй путь, связанный с земледелием, с землей, с непосредственным единством человека с миром, могли в принципе продолжать свое развитие? Может, он уже исчерпал себя? Такие точки зрения и высказывались. Например, таково постановление I Интерна^ ционала от 1869 года, где очень четко сказано, что «мелкое крестьянское хозяйство наукой, капитализмом и самой жизнью приговорено к исчезновению, без права на апелляцию и снисхождение». Но верно ли это? Или это есть некий пропагандистский лозунг, который используется в борьбе, когда противника стараются победить психологически, доказав, что его дело обречено? По крайней мере можно указать на один проект развития современной жизни на основе крестьянско-городского хозяйства. Этот проект был очень глубоко разработан целыми поколениями ученых и практических деятелей и в значительной мере воплощен в жизнь у нас в России. Я о нем вскользь упоминал, он был связан с идеей кооперации. Это целое море очень глубоких идей, конкретных исследований, исследования отдельных географических областей, отдельных областей хозяйства. И началось это течение с начала XX века, хотя предшественником его можно считать даже и Менделеева, который высказывал аналогичные мысли. Один из его создателей, Чупров, говорил, что, по его мнению, кооперация для земледелия имеет примерно такое же значение, как техника для промышленности: она таким же образом в десятки, сотни раз увеличивает интенсивность этой деятельности. Но это не было предтечей идеи колхозов, так как вся эта система взглядов не затрагивала самого производства и не меняла характера труда.

Сформулировать последовательную и наиболее полную концепцию, по-видимому, было делом Чаянова Александра Васильевича. Сейчас я изложу вкратце эту теорию. Чаянов был ученым колоссального трудолюбия и таланта, написавшим большое количество книг и статей. Но в то же время он обладал замечательным литературным слогом, и поэтому я разрешу себе привести из него довольно длинную цитату: «Что, в самом деле, замечательного в том, что крестьянка, отдоив свою корову, чисто моет свой бидон и относит в нем молоко в соседнюю деревню, в молочное товарищество, или в том, что сычевский крестьянин-льновод свое волокно вывез не на базар, а на приемный пункт своего кооператива? На самом деле эта крестьянка со своим ничтожным бидоном молока соединяется с двумя миллионами таких же крестьянок и крестьян и образует свою кооперативную систему Маслоцентра, являющуюся крупнейшей в мире молочной фирмой. А сычевский льновод, обладающий уже достаточной кооперативной выдержкой, является частицей кооперативной системы Льноцентра, являющегося одним из крупнейших факторов, слагающихся в мировой рынок льна».