Игорь Шафаревич - Записки русского экстремиста [Политический бестселлер]

Но есть и другая сторона вопроса. Терроризм — это оружие более слабого технически, но более сильного духом врага. Это предложение поднять планку жертвенности выше: «Ну, пожалуйста, вы можете разрушить наши деревни, но мы с ваших пленных будем сдирать шкуры. Готовы вы на такой риск или нет?» Я нашел удивительные места у Толстого в «Войне и мире». Князь Андрей перед Бородинским сражением говорит: «Да, да, — рассеянно сказал князь Андрей. — Одно, что бы я сделал, если бы имел власть, я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорять Москву. Оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду, они враги мои, они преступники все, по моим понятиям… Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите. Не брать пленных, — продолжал князь Андрей. — Это одно изменило бы всю войну, сделало ее менее жестокой. А то мы играем в войну, вот что скверно. Ежели бы не было великодушия на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда бы не было войны за то, что Пал Иваныч обидел Михаила Ивановича, а ежели война, как теперь, так война, и тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь, тогда бы все эти вестфальцы, гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию. И мы бы не ходили в Австрию и Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, и самое гадкое дело в жизни. И надо понимать это, а не играть в войну. Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить, я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла». В другом месте Толстой размышляет так. Представим себе двух людей, вышедших на поединок со шпагами, по всем правилам фехтовального искусства. Фехтование продолжалось довольно долгое время. Вдруг один из противников почувствовал себя раненным. Поняв, что это дело не шутка, а касается его жизни, бросил шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе вообразить, какая путаница и неясность возникла бы от такого описания произошедшего поединка.

Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, олицетворял французов, его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, — русских людей. Старающиеся объяснить все по правилам фехтования — историки, которые писали об этом событии. Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая под прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступления после сражения, Бородино и опять отступление, пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспорта, партизанская война — все это были отступления от правил. Наполеон почувствовал это, когда в правильной позе фехтования остановился в Москве и вместо шпаги противника увидел поднятую над собой дубину. Он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась против всех правил. Как будто существуют какие-то правила для того, чтобы убивать людей. А дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погубила все нашествие. И благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменится презрением и жалостью. Правильно заметил Толстой, что отношение русских и французов к войне было совершенно разным. Во Франции, когда туда вступили войска, не возникло партизанской войны. И то же самое было в Великую Отечественную войну. Когда немцы проиграли войну, то Гитлер в своем завещании что-то пролепетал про то, что должно быть сопротивление или какие-то партизаны, он назвал их оборотнями. Но я помню предупреждение командующего войсками во французской оккупационной зоне, что если это произойдет, то будут браться заложники и массами расстреливаться. Но никого не расстреляли, потому что сопротивления не было.

И вот сейчас мне кажется, что США страшно давят на Запад, ища у него поддержку. Но для Запада это никак не может рассматриваться как защита своего дома, как партизанская борьба, в которой народ хватает дубину. И это вовсе не вопрос жертвы. Как раз Запад и не готов на жертвы принципиально. Ведь во всех западных книгах, во всех западных фильмах, которые и нам показывают по телевидению, именно пропагандируется и внедряется в наши души миф о как бы бессмертии американца. Этот герой очередями косит этих глупых китайцев, вьетнамцев, русских, которые валятся, как куколки, и в то же время сам, как заговоренный, ходит среди их пуль. И американцы не выдерживают, когда ставится под сомнение вот этот миф об их бессмертии. Был такой пример, когда американцы для поддержки Израиля высадили морскую пехоту в Ливане. И тогда какой-то грузовик, начиненный взрывчаткой, въехал в их части и взорвался, несколько десятков американцев погибло. Американцы немедленно убрались на корабли и ушли. Был случай, когда они высадились в Сомали. И тогда там убили одного американца, привязали его за ноги к бронетранспортеру и таскали по городу. Это попало в американскую хронику. Немедленно американцы из Сомали ушли. Это прямо противоположно их принципу. Это какая-то другая психология, это не психология народа, доведенного До отчаяния. И несчастье для мира, мне кажется, заключается в том, что Соединенные Штаты совершенно неспособны осознать то, что происходит, учиться на том, что случилось. Ну, вот хотя бы термин «возмездие». По-прежнему пытаются мыслить только в этих терминах: крылатые ракеты, акции возмездия и так далее. Я могу вспомнить, когда впервые услышал слово «возмездие». Это было примерно в 40-м году, когда шла война на Западе. Тогда можно было слушать радиостанции. В дневных налетах немцы пытались подавить воздушную оборону англичан. А когда им это не удалось, то они перешли к бомбардировкам одного за другим английских городов. И вот это они называли актами возмездия, потому что перед тем англичане бомбардировали какие-то немецкие города. Это и был немецкий термин, который я запомнил на всю жизнь. Можно и другой пример привести, когда в 1938 году 17-летний юноша, еврей из Польши, по фамилии Гриншпан, убил секретаря немецкого посольства в Париже фон Рата. И в ответ нацистское руководство организовало еврейский погром. Было разгромлено громадное количество еврейских магазинов, убито несколько десятков евреев, сожжено несколько синагог. И вот тогда известный социолог Мюллер Клаудис произвел с полной гарантией анонимности опрос 41 члена немецкой национал-социалистической партии по поводу того, как они относятся к тому, что произошло. Оказалось, что только два человека полностью поддержали действия властей. В том, что на террор надо отвечать террором, убеждены 80 или 90 процентов американцев, то есть они находятся примерно на том же уровне, как те два нациста в 38-м году.