Дмитрий Быков - Карманный оракул (сборник)

Отсюда – слава Дили Еникеевой, обаятельной женщины, которая никакой, конечно, не психолог: она наштамповала около сотни книжек, представляющих собою нечто среднее между сборником анекдотов, советами домохозяйке и дамским журналом для низшего слоя среднего класса. Отсюда же – бешеная популярность телепрограмм Андрея Курпатова, чьи книги не прибавят к вашим знаниям о себе ровным счетом ничего, но дадут иллюзию, что вы кому-то небезразличны. И наконец, лавина спама, предлагающего справиться с депрессией (ибо это единственное, с чем мы можем сегодня справиться), подтверждает все ту же моду: люди кинулись к последнему прибежищу. К тому, кто не поможет, конечно, и не полюбит, но, по крайней мере, пусть за шестьсот рублей, внимательно и уважительно выслушает.

Кажется, это все, что можно сделать для сегодняшнего россиянина.

Эта тенденция сохранилась, но роль психолога играет теперь политтехнолог или эксперт – в кавычках, разумеется, потому что к политологии он имеет не большее отношение, нежели тогдашний психолог к психологии. Сегодня весь психоанализ, вся психотерапия и весь гипноз слились к чистому канализированию ненависти и накачке ее, если вдруг ослабнет. Тоже психология, но на порядок примитивнее и, чего уж там, опаснее; но и эффективнее, кто бы спорил.

Вопрос о том, можно ли и в каких пределах сотрудничать с государством, представляется мне дутым и не стоящим серьезного разговора. Но почему-то в последнее время именно он широко дебатируется в соцсетях. Например, имеет ли Елизавета Глинка – или, как адепты предпочитают называть ее, Доктор Лиза – моральное право принимать помощь от государства ради спасения детей.

Сразу предупреждаю, что о госпоже Глинке я высказываться не хочу ни в каком контексте. Однажды я в чужом блоге позволил себе сказать, что у меня есть эстетические, а пожалуй, и этические претензии к ее методам. После этого госпожа Глинка устами своих адептов сообщила, что поток даяний на благотворительность вследствие моего высказывания может снизиться. С тех пор, не желая снижать поток даяний на благотворительность, я не высказываюсь об этой «худенькой, большеглазой, непрерывно курящей женщине», как называют ее почти все журналисты. Толстенький большеглазый редко курящий мужчина хочет защитить свою психику. Стиль и тон тогдашней (2009) дискуссии легко оценит любой желающий. Так что удивить меня уже трудно.

Да и зачем мне высказываться о Елизавете Глинке? У нас и так достаточно авторов, желающих при жизни провозгласить благотворителей святыми и тем самым распространить на себя толику их святости. Есть определенная категория людей, находящихся вне критики: Владимир Путин – гарантия сохранения России, и, критикуя его, мы подрываем Россию. Елизавета Глинка – гарант спасения детей, и, критикуя ее, мы препятствуем спасению детей. Сначала сами кого-нибудь спасите и расскажите об этом максимальному количеству людей, чтобы они тоже кого-нибудь спасли. А потом уже предъявляйте претензии к Елизавете Глинке. Елизавета Глинка спасла детей, а что сделал ты? Если Елизавета Глинка фотографируется с Мариной Юденич – желающие сами соберут информацию об этом персонаже, – это нужно для спасения детей, и репутацию Марины Юденич можно при этом проигнорировать. Мне ли критиковать за это Елизавету Глинку? Я даже брал однажды в прямом эфире интервью у Марины Юденич на Сити-FM, мы были друг с другом очень любезны, хоть и не сошлись в ряде оценок. Например, у нас были разные взгляды на М. Б. Ходорковского.

Если Елизавета Глинка выступает с политическим высказыванием – очевидно же, что она это делает только для того, чтобы спасти как можно больше детей. «Как человек, регулярно бывающий в Донецке, я утверждаю, что там нет русских войск, нравится это кому-то слышать или не нравится» – сами понимаете, нельзя было не сказать этого, иначе детей никак не спасти. О некоей связи между политикой России и количеством детей, которых надо спасать, мы умолчим, поскольку это может привести к резкому падению благотворительных даяний. Я вот вам, товарищи, честно скажу: есть энное количество людей, желающих моей смерти. Если бы моя смерть привела к спасению нескольких больных детей, я бы, честное слово, не стал особо возражать, тем более что и жизнь моя в этой стране ни к чему особо хорошему не привела – ни для меня, ни для страны. А вы говорите – Елизавета Глинка. Да я о любых своих убеждениях и вкусах готов умолчать, если это поможет спасти побольше больных детей, а главное – создать побольше ситуаций, при которых их потребуется спасать. Потому что в спасении больных детей проявляется святость, а чем больше в обществе святости, тем оно святее. Мафия, например, во всем мире обожает помогать сиротам и вдовам и для этого непрерывно увеличивает их число.

Да и не вижу я, честно говоря, ни малейшего смысла повторять за Максимом Осиповым (он тоже спас некоторое количество больных детей, будучи врачом) довольно очевидные вещи: «В заключение – про благотворительность саму по себе. Принято думать, что занятие ею возвышает душу. В действительности же “добрые дела” очень опасны прежде всего для благотворителя. Ни одно занятие так не чревато духовной прелестью (прельщением собой, своей личностью), как благотворительность. Относится ли последний абзац (про духовную прелесть) к д-ру Глинке, не знаю. Вероятно, он относится ко всем, кто вовлечен в помощь людям, то есть ко всем нам».

Подобное мнение я высказывал не раз – например, в статье «Молчи, звезда». Повторю и сейчас: операционное поле обязано быть стерильным, благотворительность в идеале должна быть анонимной, подмешивать к ней политические мотивы грешно. Мне не нравится благотворительность с государственной поддержкой и не нравилась благотворительность с привкусом оппозиционности, о чем я писал в 2005 году в статье, от которой отнюдь не отрекаюсь. Раньше благотворительность была знаменем дискурса либерального, теперь – государственного, и то и другое мне отвратительно. Нельзя привлекать больных детей к аргументации за что бы то ни было – за Путина или против Путина. Но мало ли что мне не нравится. В нынешней России о таких тонкостях приходится забыть. Раз уж она ввергла себя в такое состояние, при котором государственность – всегда людоедство, а свобода – обязательно пятая колонна, никакой дискуссии больше быть не может. Противники дискуссий победили – они сделали их бессмысленными, неприличными, превратили в обмен компроматом и кличками. Если сегодня больных детей можно спасти только при помощи государства, попутно призывая людей на митинг 4 ноября или делая яркие политические заявления, значит, надо таким образом губить свою душу и спасать больных детей. Потому что больные дети – это тот аргумент, против которого спорить невозможно.