Игорь Ефимов - Сумерки Америки

Честный участник законодательного собрания должен искать наилучших путей к тому, чтобы граждане в его стране получили возможности для осуществления своих врождённых прав «на жизнь, свободу и стремление к счастью». Но единственным компасом в этой деятельности может служить его представление о том, в чём состоит счастье человека. И оказывается, что по этому важнейшему вопросу из века в век все политические философы и все реальные политики распадаются на две непримиримые группы: уравнителей и состязателей [274].

Что характерно для взгляда уравнителей (unconstrained) на природу человека?

Прежде всего, они верят в то, что человек по своей природе добр и разумен; что его способность к принятию правильных решений и к использованию своей свободы без ущерба для других – безгранична; что врождённое неравенство между людьми малосущественно и может быть легко компенсировано социальными программами помощи в образовании; и что все страдания и зло мира определяются обстоятельствами – неправильной социальной системой, предрассудками, отсутствием всеобщего образования, – а потому устранимы.

В отличие от них состязатели (constrained) верят, что сложность социального устройства общества намного превышает способность индивидуального ума к принятию правильных политических решений, а поэтому следует ценить традиции, веру, мораль как силы, связующие людей в единое целое; что эгоизм остается неистребимым свойством человека, поэтому надо применяться к нему при формировании общества, а не пытаться искоренить; что неравенство человеческих способностей исключает царство абсолютного равенства и даже делает его в принципе несправедливым.

Человек, прочитавший книгу Соуэлла, легко научится обнаруживать противоборство двух моделей видения мира в современных политических спорах.

«Только разумное социалистическое планирование может спасти нас от гибельной неуправляемости рынка», – говорят одни. И мы легко узнаём в них сторонников уравнительного взгляда на человеческие возможности. «Сложность и многообразие современной экономической жизни таковы, что никакой гений, никакой компьютер не в силах овладеть информацией, необходимой для принятия оптимальных решений, – отвечают им состязатели. – Только изучение законов рыночной экономики и подчинение им сможет избавить растущее население мира от голода и нищеты».

«Неравенство материальное, так же как неравенство интеллектуальное, причиняет людям огромные страдания и не имеет никакого морального оправдания, ибо люди по природе равны, – считают уравнители. – Если один имеет больше или знает больше, значит, нужно помочь другому обрести такие же материальные блага и такие же знания. Нужно заставить богатых и образованных делиться со всеми своими богатствами и знаниями». «Люди неравны по своим способностям, талантам и энергии, – утверждают состязатели. – равнять их можно только насильственно, ценой отнятия свободы и с катастрофическими последствиями для общества, которое лишится плодов деятельности наиболее активных своих членов».

Конечно, предложенная схема не исчерпывает бесконечного многообразия политических убеждений людей. Более того: в реальной жизни, идя к избирательным урнам или выходя с демонстрацией на площадь, мы часто поддаемся голосу своих страстей и инстинктов, а не голосу рассудка. Примеряя себя к двум описанным стереотипам, любой человек может заявить, что не принадлежит полностью ни тому, ни другому.

Мои представления о природе человека отнесли меня в лагерь состязателей. Но это отнюдь не означает, что я готов поддерживать всех законодателей-республиканцев. В обеих партиях громче всего звучат голоса экстремистов, ибо только они достигают уверенности в своей правоте и непогрешимости, того, что Соуэлл называл «статус помазанника» [275].

Возьмём для примера историю законодательной деятельности двух столпов американского сената, представляющих полярные политические позиции: демократа Эдварда Кеннеди и республиканца Джона Маккейна. Они расходились по всем ключевым вопросам, но были похожи в одном – в полной неспособности учиться чему-то у жизни. Оба следовали одному и тому же принципу: никогда не признавать ошибочность своих политических догматов.

За сорок семь лет своей службы в сенате Эдвард Кеннеди с завидным красноречием отстаивал и проводил в жизнь все леволиберальные начинания: помощь бедным, бесплатное медицинское обслуживание, образование для всех, облегчение иммиграции, права инвалидов, гражданские права афроамериканцев и латинос. И никогда в жизни он не признал бы, что именно его «война с бедностью и отсталостью» привела к чудовищному подскоку преступности в стране, к развалу семьи, к миллионам внебрачных детей, рождаемых внебрачными детьми, к катастрофическому росту национального долга. Для него допустить, что преступность вырастает не из-за нехватки школ и расовой несправедливости, а именно из щедро оплаченного безделья, было бы таким же немыслимым кощунством, как для мусульманина – усомниться в истинности Корана.

Такую же неспособность увидеть и признать губительность проводимой им политики демонстрирует республиканец Маккейн. Создаётся впечатление, что его взгляды формировались ковбойскими фильмами да так и остались на том же уровне. «Помогать хорошим парням, в плохих парней стрелять» – вот и вся стратегия. Сирийский Асад, ливийский Каддафи – явно «плохие парни». Значит, нужно помогать тем, кто воюет с ними, снабжать их оружием, пожимать им руки, объявлять «борцами за свободу», бомбить их противников.

То, что в Ираке, Сирии, Ливии разгораются потом гражданские войны, то, что эти «хорошие парни» потом присоединяются к «Аль-Каиде», ИГИЛу, талибам, сенатора Маккейна не тревожит. Он слишком занят: летит на киевский Майдан свергать следующего «плохого парня» – президента Януковича, а запылавшую после этого гражданскую войну будет сваливать на «плохого парня» Владимира Путина.

Проведение нового закона через обе палаты требует огромных усилий, обсуждений, переговоров. Но ещё труднее отменить раз принятый закон. Должны пройти годы, если не десятилетия, чтобы люди могли разглядеть вредные последствия его. Можно считать чудом, что от принятия сухого закона до его отмены прошло всего лишь тринадцать лет (1920–1933). Но и этого было достаточно, чтобы на торговле спиртным выросла могучая организованная преступность, которую невозможно искоренить и до сих пор. Сегодня мафия процветает на торговле наркотиками, на незаконных тотализаторах, на проституции. То есть на удовлетворении тех человеческих потребностей, которые полные благих намерений законодатели объявили запрещёнными.