Иоанна Хмелевская - Шутить и говорить я начала одновременно

Я не выдержала.

– Проше пана, – говорю ему. – Лодка привязана. Надо пойти в контору и взять ключ от замка.

Раздрыга вежливо меня поблагодарил, вылез из лодки, сходил в контору и вернулся с ключом. И опять забрался в лодку, предварительно отцепив ее от мостков.

– Весла пан забыл, – напомнила я ему. Пришлось Раздрыге опять вылезать из лодки и

отправляться за веслами. За это время лодка успела немного отплыть от мостков. Вернувшись и обнаружив сей прискорбный факт, Раздрыга удивился и опечалился. Долго думал, потом, не раздеваясь, в брюках, рубашке и ботинках ступил в воду, добрался до лодки и подтянул ее обратно. Влез на мостик, забрался в лодку и обнаружил, что теперь уплыло одно из весел. Долго думал парень, затем вылез из лодки, намереваясь опять влезть в воду и брести по озеру за веслом. К этому времени действия Раздрыга привлекли публику, и один из зевак сжалился над неумехой.

– Ну куда же пан лезет? – остановил он его. – Садись, пан, в лодку и плыви за веслом, одно же осталось.

Раздрыга последовал мудрому совету, вернулся на мостик, влез в лодку и поплыл, гребя одним веслом. Не знаю, чем дело кончилось, мне надоело сидеть на берегу, знаю лишь, что балбес не утонул, потому как на следующий день видела его живого и невредимого. Однако с той поры твердо верю – нет предела человеческой глупости, и пусть меня никто не пытается убедить, что предел есть.

В Лонцком доме отдыха по вечерам бывали танцы, и я принимала в них участие с разрешения Тересы. Среди танцующих дам наибольшим успехом пользовалась некая генеральша, дама весьма почтенного возраста, лет пятидесяти, не меньше. Она всегда расхаживала в пурпурном халате до пят и вечно всем жаловалась на свое слабое здоровье. Когда кто-то из отдыхающих выразил сомнение: «У пани столько болезней и пани при этом так неплохо выглядит?»– оскорбленная в лучших чувствах дама с достоинством возразила:

– Так ведь у меня, проше пана, больное сердце, а не лицо!

Несмотря на сердце, возраст и прочие неприятности, дама не пропускала ни одного танца на наших балах и, к моему удивлению, в кавалерах у нее недостатка не было. Когда я потом расспрашивала знакомых молодых людей, что же привлекает их в этой старой кикиморе, они отвечали, что она танцует, как ангел, и кому какое дело до того, сколько ей лет. Ведь жениться на ней они не собираются...

Лонск запомнился мне еще тем, что там впервые меня поцеловал молодой человек. Событие выдающееся, я пережила его как настоящее потрясение. Мое отношение к такому развратному поведению определялось дикой смесью религиозных запретов, довоенных повестей о добродетельных барышнях, поучений матери и моего собственного представления о чести и достоинстве. При чем тут честь и достоинство, трудно сказать, но я тогда так к этому относилась, тут ничего не попишешь. Молодой человек поцеловал меня как-то неожиданно, и тем самым я оказалась запятнанной на всю жизнь.

Наверняка я ему нравилась, возможно, он мне немного тоже. Мы договорились встретиться в Варшаве, пошли на прогулку в Лазенковский парк. Мы шли по аллейке, а дорогу нам переползала большая и толстая гусеница, очень яркая, возможно, красивая. Я же с рождения не терпела гусениц, испытывала непреодолимое к ним отвращение. Считая это одним из своих недостатков, когда-то попыталась искоренить его в себе, заставив насильно несколько минут смотреть на гусениц и убеждая, что они хорошие и полезные. А ночью мне стало плохо, поднялась температура, началось что-то вроде бреда, в котором главную роль играли чудовищных размеров всевозможные гусеницы. Я отказалась от мысли подружиться с этими животными и просто старалась их избегать.

Вот и сейчас, в Лазенках при виде гусеницы я повернула в другую сторону, стараясь не глядеть на насекомое, а этот кретин решил доказать, что он настоящий мужчина, подбежал к гусенице и раздавил ее каблуком.

Отвращение во мне взорвалось с грохотом и треском. Убил живое создание! Убил зря, без всякой надобности, так просто! По глупости? Из жестокости? Каким-то непонятным образом парень слился для меня с этой раздавленной гусеницей в одно целое и перестал существовать. Всеми силами сдерживая готовую прорваться истерику, я поспешила распрощаться с ухажером. Навсегда.

Что же касается отношения к гусеницам, этот пунктик остался у меня на всю жизнь. Придется опять немного отступить от темы, теперь я забегу вперед. Была я уже взрослой, сыновья подросли, и мы получили так называемый садовый участок под Варшавой, в Окенче. Я собирала малину на своем участке. И увидела на листочке гусеницу. Закрыв глаза, я поспешила переместиться в другое место, хотя рядом с гусеницей виднелось много крупных ягод. А зеленая гусеница вдруг принялась расти. Вот она уже вытянулась в длину на метр, не меньше, и толщиной стала в человеческую руку. Да что я говорю, толщиной с мое бедро! Подняла голову, поглядела на меня и говорит:

– Ты что, ослепла? Не видишь, какая малина рядом со мной?

– Вижу, – смущенно ответила я. – Но ведь ты сидела там рядом.

– Во-первых, что с того? – обиделась гусеница. – А во-вторых, мы с тобой вместе свиней не пасли, почему же ты обращаешься ко мне на «ты»? Будь добра называть меня «пани».

– Хорошо, проще пани, – покорно ответила я. – Видите ли, должна признаться, не в обиду пани будь сказано, такие гусеницы, как пани, как-то мне не по душе. Не хотелось бы выглядеть невежливой, но...

– Не по душе? – удивилась гусеница. – Почему же?

– Сама не знаю. Прошу извинить, но я видеть их не могу.

– Ничего себе! Уж не собираешься ли ты сказать, что тебя не устраивает мой внешний вид? Или ты находишь, что я некрасива?!

– Нет, нет, – поспешно возразила я. – Вы прекрасны! Но видеть вас не могу, и уж тут ничего с собой не поделаю. Извините, пожалуйста...

– Должно быть, ты не очень умна, – подумав, ответила гусеница. – Бывают среди людей такие. Ну, ладно, действительно, ничего не поделаешь. Сорви хоть эти замечательные ягоды, видишь, я на тебя не держу зла. А ты не пыталась преодолеть в себе эти дурацкие комплексы? И неужели тебе ни разу не пришло в голову, что все мы являемся бабочками?

– Пока нет, ими только потом будете, – возразила я и, спохватившись, добавила: – Проше пани.

Очень не хотелось обижать почтенную гусеницу. Ведь она же не виновата в том, что меня всю передергивает при взгляде на нее. Впрочем, а зачем мне себя преодолевать? Мы живем в разных мирах, наши пути не так часто пересекаются.

– И все-таки, знаешь, как-то неприятно вызывать в других отвращение, – заметила гусеница. – Мне бы очень хотелось тебе понравиться. Присмотрись ко мне повнимательней, может, хоть немножко я тебе нравлюсь?

Я присмотрелась повнимательнее. Размеры гусеницы и в самом деле изменили отношение к ней, она уже не вызывала обычного чувства брезгливости, и, возможно, я и смогла бы к ней привыкнуть. Я сказала гусенице об этом.