Внутренний СССР - Размышления при прочтении «Сцен из Фауста» А.С.Пушкина

Прошёл все степени злодейства.

Нет, не всегда еврей был таким внешне тихим и респектабельным, каким он видится многим в конце XX века. Был он и лавочником, богатым жидом, бывал и разбойником, иногда даже предводителем шайки.

Идёт ли позднею дорогой

Богатый жид иль поп убогой.

Столетие спустя это соединение «разбойника» и «лавочника» в одном лице Россия почувствовала на себе в полную меру и стоило это нашествие народу великих жертв. Пушкин, наделённый от природы даром прозорливости, ещё в зародыше увидел то, что начиналось в России под флагом «многоликого международного мракобесия». Увидел, ужаснулся, не принял, заклеймил и тем самым вызвал на себя огонь тех сил, которые уже давно стремились разрушить нравственные устои, духовные основы русской государственности.

В 1824 году на пути этих сил встал новый цензор Александр Семенович Шишков — 70-летний адмирал, одаренный писатель, талантливый учёный-лингвист, предвосхитивший многие позднейшие открытия в языкознании. Не случайно полтора столетия на этого виднейшего государственного деятеля первой половины XIX века был навешен ярлык реакционера. Дело в том, что А.С.Шишков, «муж отечестволюбивый» повёл непримиримую борьбу с одержимыми «модной болезнью», объединенными в окололитературные общества типа «Арзамас» и «Зелёная лампа».

Первый поэт России встретил с одобрением перемены в цензуре. В июне 1824 года он пишет брату Л.С.Пушкину из Одессы:

«Бируков и Красовский (прежние цензоры) невтерпёж были глупы, своенравны и притеснительны. Это долго не могло продлиться. На каком основании начал свои действия дедушка Шишков? Не запретил ли он „Бахчисарайский фонтан“ из уважения к святыне Академического словаря и неблазно составленному слову водомет? Шутки в сторону, ожидаю добра для литературы вообще и посылаю ему лобзание не яко Иуда-Арзамасец, но яко Разбойник-Романтик».

Да, мы знаем, что какое-то время Пушкин состоял в «Арзамасе», где числился под кличкой «Сверчок». Однако, он скоро разошёлся с этими «бойкими ребятами, всегда стремящимися оказаться впереди прогресса». Много пришлось выдержать поэту обвинений по этому поводу, в том числе и обвинений в предательстве. Однако, хорошо известно, что от своей линии, которая определялась его пониманием развития исторических событий, Пушкин никогда не отступал, и здесь в лице Шишкова он видел прочную основу. Так в письме своему другу П.А.Вяземскому в июне 1824 года, давая характеристику русской оппозиции «состоявшейся благодаря русскому Богу из наших писателей, каких бы то ни было», поэт с горечью замечает о том направлении, которое принимает в России литературное дело:

«… вся эта сволочь опять угомонится, журналы пойдут врать своим чередом, Русь — своим чередом — вот как Шишков сделает всю обедню…»

В последних словах явно слышится надежда. А через полгода, в январе 1825года из ссылки П.А.Вяземскому Пушкин даёт оценку новому цензору совершенно определенную:

Сей старец дорог нам: он блещет средь народа

Священной памятью Двенадцатого года,

Один в толпе вельмож он русских муз любил

Их незамеченных создал, соединил. [10]

Рано или поздно, но история возстанавливает справедливость. В 1987 году издательство «Молодая гвардия» выпустила книгу В.Карпеца «Муж отечестволюбивый», в которой возвращается доброе имя человеку, имевшему смелость публично заявить при уходе в отставку: «Цари имеют больше надобности в добрых людях, нежели добрые люди в них».

Однако, не меньшей смелостью надо было обладать в то время, чтобы бросить вызов «вольным каменщикам», поскольку в их рядах числился даже сам глава III отделении собственной Его императорского Величества канцелярии А.Х.Бенкендорф.

Речь идет о «Библейском обществе», против которого тогда так рискованно выступал Шишков. Почему рискованно? Да потому, справедливо отмечается в книге, что «масоны мстили жестоко и наверняка, и немало ладей, столкнувшись с ними, погибало загадочной смертью».

Итак, «Библейское общество»!? Для понимания отношения к нему Пушкина необходимо разобраться в том, как поэт относился и к «небанальному литературному документу» под именем которого это общество выступало. Вопрос этот интересен потому, что не разобравшись в нём, мы не сможем до конца понять и отношения великого русского поэта к иудаизму и масонству.

Странную вещь можно заметить при изучении писем Пушкина. Как только хотя бы краем в переписке этот вопрос затрагивается, то либо письмо надорвано, либо это вообще отрывок (чаще черновой), к тому же с неопределённой датой и местом отправки (то ли Одесса, то ли Кишинёв). А в довершение всех прочих неопределённостей — и адресат неизвестен.

Как, например вот это (то ли апрель, то ли май 1824 года, из Одессы), представляющее собой ответ на неизвестные вопросы неизвестному адресату:

«… читая Шекспира и Библию, святый дух иногда мне по сердцу, но предпочитаю Гёте и Шекспира».

Письмо это интересно тем, что, судя по комментариям к нему, именно оно послужило причиною исключения Пушкина со службы и ссылки его в Михайловское. Другими словами, это уже было не частное письмо, а документ жандармского управления и, следовательно, оно должно было либо исчезнуть совсем, либо наоборот, сохраниться полностью и окончательно, а не как «отрывок неизвестному адресату». Но это уже больше вопросы для следователей, которые пожелают разобраться, кому и чем это, по нашему мнению (разумеется основанному на прочтении указанного отрывка), безобидное письмо могло помешать.

Нас сейчас больше интересует не сам факт чтения Пушкиным Библии, а то, как он Библию понимал. Пока же можно утверждать, что этот «небанальный документ» он изучал очень внимательно.

Вот, например, хорошо известная и очень нестандартная концовка трагедии «Борис Годунов». Многие пытались найти отправную точку столь необычного завершения, а она, как мы обнаружили, взята Пушкиным из Библии.

«Что же вы молчите? Кричите: да здравствует царь Дмитрий Иванович! (народ безмолвствует)», — так у Пушкина.

А вот как эта тема звучит в Библии:

«И подошёл Илия ко всему народу и сказал: долго ли вам хромать на оба колена? Если Господь есть Бог, то последуйте Ему, а если Ваал, то ему последуйте. » (Третья книга Царств, 18:21)

Может случайное совпадение текстов? Но «Бориса Годунова» Пушкин заканчивает в ссылке, в Михайловском, в 1825 году, а 20 ноября 1824 года он умоляет брата в письме: «Библию! Библию! и французскую [11]непременно!» И через две недели Л.С.Пушкину с укоризною напоминает: « Михайло привёз мне всё благополучно, а Библии нет ».

Судя по письмам конца 1824 года и до середины 1825, идёт напряжённая работа над «Борисом Годуновым». «Стихов нет. Пишу записки», — сообщает он брату. В ноябре 1824 года в Петербурге наводнение. Это событие находит отражение в письме к Л.С.Пушкину, напоминая нам о том, что Библия по-прежнему занимает его мысли, но, разумеется, не как религиозного фанатика: