Владимир Коммунаров - Валерий Попенченко

Она учила его видеть жизнь такой, какая она есть, со всеми радостями и горестями. Не терпела она фальши, бравады и позерства в любых проявлениях.

Со временем она стала прекрасно разбираться и в самых тончайших нюансах такого сложного вида спорта, как бокс. И к ней шли за советом и помощью и спортивные журналисты, и боксеры, и даже тренеры сборной страны. Она была не просто болельщиком, она была знатоком бокса, с ее мнением считались специалисты.

Вот почему дом на улице Щепкина и маленькая угловая комната на первом этаже стали «боксерским клубом». Всегда среди молодежи она сама чувствовала себя молодой, нужной людям, и старость, и многочисленные недуги пенсионерки отступали.

Она была в курсе всех спортивных дел. Ее «рабочий» день обычно начинался рано с просмотра всех газет и журналов. Ее знали все киоскеры в округе как оптового покупателя, когда дело касалось бокса. Прессу она брала сразу на всех друзей Валерия.

На бокс у нее было заведено особое «досье». На боксеров второго среднего веса, в котором выступал Валерий, была заведена отдельная папка. Любая, даже самая незначительная информация, аккуратно подклеивалась и подшивалась к «делу». На постоянных «соперников» сына были заведены отдельные папки.

Еще в 1957 году было заведено «дело» на знаменитого поляка — Тадеуша Валасека, умного и хитрого тактика, единственного из зарубежных противников, которому дважды проигрывал Валерий. Закрыто «дело» было лишь после токийского нокаута, с пометкой: 22 октября 1964 года…

Чуть потоньше было «дело» Геннадия Шаткова, первого нашего олимпийского чемпиона во втором среднем весе, ныне проректора Ленинградского университета.

Сильные соперники Борис Назаренко, Евгений Феофанов и Алексей Киселев проходили отдельными разделами в общей папке средневесов.

Она «закрывала» дела со своими комментариями и сдавала в «архив», то есть складывала в угол объемистого шкафа уже после того, как их «подписывал» окончательно на ринге Валерий. Постепенно все его основные соперники или оставляли большой ринг совсем или переходили в другие весовые категории, где добивались более ощутимых результатов.

В весе семьдесят пять килограммов уже шесть лет безраздельно «властвовал» Валерий Попенченко, который, пользуясь архивом и информацией матери, знал о своих противниках буквально все. Это также помогало ему лучше изучить соперников и подготовиться к ответственным матчам.

Архив этот был ее большим беспокойным хозяйством, которое она ревниво берегла и собирала по крупицам и которым всегда могли пользоваться и журналисты, и боксеры, и тренеры. Единственное, что она не выдавала на руки, даже близким, — это фотографии. Фотоснимки всех крупных турнирных боев были ее слабостью. Она могла часами любовно перебирать их, вспоминая при этом все подробности боя, отдельные детали, а иногда и курьезные, комичные случаи.

Такого уникального архива не было, пожалуй, даже в Федерации бокса. Не случайно ей частенько позванивали и шли за справками.

У сборной по боксу есть все, что положено каждой сборной. Согласно положению и штатам, как и у каждой сборной, помимо тренеров есть капитан, врач и массажист. Но не у каждой сборной был «психолог» — мать сборной.

Не каждая мать чемпиона одновременно может быть и матерью сборной, человеком, к которому бы шли за советом и тренеры, и капитаны, и комсорг, и даже врач.

Именно таким человеком для советской сборной по боксу была Руфина Васильевна Ильина — «Мать боксерская», как ласково за глаза называли ее друзья сына. Была. Трудно даже сегодня говорить о ней в прошедшем времени.

Тяжело больной человек, она никогда не чувствовала себя пенсионером, она не любила это слово.

Женщина неуемной энергии, горячего темперамента, которые унаследовал и Валерий, она была в гуще всех событий, боясь пропустить главное. А главное для нее все еще было впереди. И будущая диссертация сына, и книга, над которой он только начал работать. И здесь она не могла оставаться в стороне и принимала самое горячее участие в сборе материалов, в обсуждении первых глав и была первым беспристрастным, объективным критиком.

Рождение будущей книги она переживала болезненно, как женщина, которая ждет своего первенца и считает месяцы, дни, недели до его рождения.

И чего греха таить, втайне мечтала, как любая мать, о собственных внуках, подавляя ревнивое чувство, свойственное любой матери к будущей невестке. Какая-то она будет? Заменит ли она Валерию мать?

А пока она была по-настоящему, по-человечески счастлива. Мечты сбывались. Вернулся после долгой разлуки ее сын, окончательно переехав из Ленинграда в Москву. Они получили наконец светлую двухкомнатную квартиру.

Она любовно, со вкусом обставила ее, вдвоем с сыном за лето отремонтировала старую дачу. «Родовое гнездо» в Немчиновке, как и его хозяйка, преобразилось — казалось, оно также переживало вторую молодость…

Жаль было расставаться со старомодным шкафом, с широкой тахтой, на которой вырос Валерка. Привычка, как-никак семейные реликвии. Но Валерий настоял:

— Убери! Общий вид портят, люди приходят. Неудобно…

Вещи, как и люди, к ним с годами привыкаешь и если расстаешься, то с болью, как будто теряешь что-то самое дорогое.

Единственную вещь отстояла, оставила она. Это небольшое старое трюмо с потрескавшейся от времени темной оправой. Это был подарок — память о погибшем муже. Трюмо одиноко и сиротливо стояло на круглом столике в углу комнаты, у широкого солнечного окна, всегда распахнутого настежь. Сюда, на восьмой этаж, глухо доносились всплески шумного людского прибоя, приливов и отливов большого города. В этом повидавшем виды зеркале, в его по краям выщербленном стекле теперь отражалась новая жизнь, новые люди и новые человеческие страсти…

Если бы вещи, наши спутники, немые свидетели жизни, могли бы ожить и заговорить, они о многом бы поведали…

Это зеркало бесстрастно отражало полные счастья глаза молодой Руфины — счастливой жены и матери.

В это зеркало смотрелся маленький Валерка, делая смешные гримасы и рожицы.

Это зеркало видело почерневшее от горя лицо, ранние морщины и сухие, запавшие от невыплаканных слез глаза сразу и преждевременно состарившейся Руфины Васильевны в трудные дни сорок первого года после сообщения о гибели в бою в небе Прибалтики ее мужа — полковника авиации.

Тяжелая эвакуация. Четырехлетний Валерка. Он пом пил мать — в серой солдатской шинели, с погонами старшины. В лихую годину женщина-солдат вступает в партию, рвется на фронт. Но ее с высшим юридическим образованием направляют для работы в Военный трибунал.

Дни и ночи войны, бессонные ночи… Валерка почти не видит мать, он спит, когда она приходит и уходит. Приходит усталая и разбитая. В ее работе нет ни выходных, ни отпусков.