Василий Мизин - Снайпер Петрова

Пожилой, утомленный навалившейся работой и долгой бессонницей полковник Кириллов любезно пригласил гостью сесть на стул.

— Благодарю, вот мои документы.

Военком, стоя около рабочего стола, прочитал заявление, полистал паспорт и со вздохом заметил:

— Вам скоро сорок восемь. Солидный возраст, а для женщины тем более…

— Верно! Двадцать седьмого июля у меня день рождения. Ну и что? Действительно, я пожилая, но это не имеет значения. Хочу быть полезной на фронте и поэтому прошу…

Полковник посмотрел в ее широко открытые серо-голубые глаза и добавил сердечно:

— У вас же семья, дочь…

— Родина в опасности, и меня никто не лишал права ее защищать. Прошу вас… Поймите, я бы и так ушла, из окопа не выгонят, но хочется, как все, — через военкомат.

Стенные часы пробили двенадцать. Военком о чем-то вспомнил и срочно стал звонить по телефону.

— Неважно с медиками, туговато, а надо срочно, — докладывал военком старшему начальнику.

После разговора он продолжил беседу:

— Я понимаю ваши чувства. Мы с вами почти ровесники. Но почему именно на фронт? Можно быть полезным и в тылу. Направим вас в снайперскую школу.

— Об этом я уже слыхала, товарищ полковник. И все же прошусь на фронт. Я снайпер, мастер спорта, знакома с медициной.

— Вы же женщина. Да и возраст! Во фронтовых условиях, и особенно на передовой, вам будет очень трудно, просто тяжело.

— Я к трудностям привыкла. Судьба не баловала, все сильнее, решительнее наступала Петрова на начинающего добреть военкома.

Полковник прошелся вдоль кабинета, сел за письменный стол, заваленный бумагами, задумался, а потом заключил:

— Я просто не имею такого права…

— Вы все можете. Сейчас война.

— Тогда так. В виде исключения. Направлю вас в медсанроту четвертой дивизии народного ополчения сандружинницей. Вас это устраивает?

— Спасибо, товарищ полковник. Согласна!

Она понимала, что это все-таки не передний край, но все же действующая армия. Петрова шагнула к выходу, но военком остановил ее:

— Медсанрота формируется в школе на Фонтанке, документы получите. — Он отдал тут же нужное распоряжение дежурному и пожелал Нине Павловне успеха в службе.

Домой Нина Павловна пришла в приподнятом настроении.

— Мамочка, что нового?

— Все, доченька, добилась. Завтра иду к месту назначения. Помоги мне собраться, времени не так уж много, потом посидим, поговорим.

Так с 4 июля она стала в ряды защитников Ленинграда.

…Командир медсапроты С. Ф. Мамойко вызвал Петрову для беседы, чтобы определить ее место в штатном расписании.

— Ваша основная профессия? — спросил военврач 2-го ранга.

— Инструктор Осоавиахима, снайпер. — Но тут же спохватилась и незамедлительно решила исправить положение: — К вам назначена сандружинницей, за ранеными умею ухаживать.

— Хорошо. На первое время назначаю вас сестрой-хозяйкой, надеюсь на вашу аккуратность: должность ответственная и хлопотная.

Выйдя от командира роты, она чуть не столкнулась с миловидной невысокого роста женщиной, лет на десять помоложе ее.

— Простите. Еще не привыкла к армейской жизни. Очень волнуюсь. Я — Петрова Нина Павловна, сестра-хозяйка.

— Константинова Татьяна Лаврентьевна, — представилась женщина. — Меня вызывает командир. Минуточку обождите.

— Обязательно, — почти шепотом ответила Нина Павловна и отошла от двери в дальний угол, села на скамейку.

У Константиновой Мамойко спрашивал примерно то же самое:

— Образование?

— Общее, девять классов, закончила полуторагодичную школу медсестер, снайпер…

Последнее насторожило Мамойко. Он понимал, что вновь прибывшие долго у него не задержатся, и сухо сказал:

— Работать будете по своей специальности, медсестрой…

В коридоре женщины сидели недолго, но и этого времени хватило, чтобы познакомиться и крепко подружиться на долгие годы войны.

Каждая из них стала усердно трудиться на своем посту. Петрова получила белье для личного состава и будущих раненых и много другого имущества, необходимого в большом хозяйстве. Дел было невпроворот, и все неотложные.

Она уставала, но не показывала виду, не любила, когда ее жалели и просили отдохнуть или бросить эту работу.

19 июля медсанрота спешно была погружена в эшелон и отправлена на Кингисеппское направление. Ехали на открытых платформах.

— Вот и станция Котлы, Танюша! Скоро приедем.

Она встала с жесткого ящика, глубоко вздохнув, потянулась, размяла затекшие ноги. Потом посмотрела в хвост эшелона и ужаснулась. Большая группа фашистских самолетов заходила на бомбежку. Вокруг станции одиноко застучали зенитки. Налет был массированным. Загорелись пристанционные постройки и жилые дома. Начали рваться вагоны со снарядами. Послышались стоны, крики о помощи… Народ куда-то бежал, подхватывая свои узелки и детишек, люди натыкались друг на друга, падали. Среди этой неразберихи, дыма и плача действия медсестер и сандружинниц казались неправдоподобно спокойными и расчетливыми. Нина Павловна четко распоряжалась об эвакуации раненых, перевязывала их, уносила в укрытия.

…Фашисты исступленно рвались к городу Ленина. После кровопролитных боев 4-я дивизия народного ополчения оставляла один населенный пункт за другим.

С 1 сентября дивизия вошла в состав 55-й армии и заняла оборону на рубеже реки Тосно. Один из полков дивизии в ночь на 4 сентября форсировал реку. Бой был затяжным и тяжелым. По реке плыли обломки досок от лодок, бревна от разбитых плотов, всюду были трупы — свои и чужие.

Стоны, просьбы раненых о помощи словно кнутом подстегивали и без того расторопных, вконец уставших санитаров.

Бой то затихал, то разгорался с новой силой. Плацдарм на берегу вздрагивал от разрывов бомб, снарядов и мин. Над полем боя и рекой плыл, разгоняемый взрывами, едкий дым со сладковатым привкусом. Гитлеровцы обрушили на эту землю все, что могли. Горбатилась земля, языки пламени подбирали последние островки травы, трещал прибрежный кустарник. Кругом, насколько могла видеть Нина Павловна, все горело или дымилось. Это был первый настоящий бой в ее жизни. Лицо почернело от копоти, пересохло во рту, звенело в ушах. Она переползает от одного раненого к другому:

— Потерпи еще немножко, сыночек, сейчас полегчает, глотни-ка из фляжки… — На плащ-палатке, что подобрала здесь на поле боя, она тащит к берегу красноармейца с перебитыми ногами.

— Брось меня, сестрица! Не хочу жить таким…

— Как можно! Чужой, что ли… А ноги-то заживут… заживут.

Она бережно кладет его в полузатонувшую лодку, привязанную к кусту ивняка солдатским ремнем. Каской черпает воду, освежает себя и раненого. Отвязав лодку, резко, из последних сил, отталкивает ее от берега.